Ян знал. Он всё знал. Вот, что они все говорили обо мне тогда в аду, когда Валентина приводила меня в сознание. Вот, чего на самом деле испугался Ян, когда увидел меня в пекле, в просторном зале дворца с кровавым бассейном. Не только того, что Смог может мне навредить. Было что-то хуже. И он уже тогда знал, что пусть я была спасена в ту долгую ночь в пекле, полную боли и наших общих страданий, но это далеко не конец. И когда Ян обнимал меня в комнате дома Роксаланы, когда поцеловал, и когда старался больше не отпускать, не выпускать из виду ни на мгновение — он уже тогда боялся, что со мной что-то случится, и я растворюсь. Поэтому он так громко кричал в моей голове, вторгнувшись в мой разум, когда меня кинжалом ранил волколак на моей ферме в момент того, как мы потеряли лунный камень — он понимал, что любая рана могла оказаться для меня угрожающей и последней. Константин ещё в пекле обещал ему что-то придумать, разобраться с этим, но они опоздали. Я была убита раньше их попыток. И я умерла раньше, чем все они рассчитывали. Моя судьба уже была предопределена. Просто я ещё об этом не знала.
—Но почему тогда вы здесь?— глухо спрашиваю я, глядя на Морану. На ту, кто приходит в момент смерти, чтобы увести с собой душу в загробный мир. Мир, который мне уже недоступен.
—Потому что ты всё ещё человек. И я тоже, как и Тьма, имею на тебя право.
В моей душе от её слов загорается тусклый неяркий свет. Искра огня посреди мрака.
—И вы можете увести меня?— с шаткой надеждой спрашиваю я.
Но она снова отрицательно качает головой, разбивая вдребезги мои внезапно вспыхнувшие чаяния.
—Даже если бы я могла, она всё равно расщепит тебя в водовороте, когда ты соприкоснёшься с ней — она распределяет, куда дальше пойдёт душа, и твоим вердиктом будет окончательное уничтожение. Это не наказание, а простое стирание ошибки. Своим появлением в нави, ты нарушила одно из главнейших правил. Правил баланса. Но, так или иначе, она уже не уступит мне тебя сейчас.— Морана делает недолгую паузу, и продолжает:— В целом, я пришла по несколько другому поводу.
Всё понятно. Я нарушила правила вселенной. Порядок. Основу всего. Всех вещей. На которых держится мироздание. И поплачусь за это. Сколько бы миров я не спасла, сколько бы не помогла спасти, что бы я не сделала для яви и её жителей — Тьма этого не поймёт. Не оценит. Не поблагодарит. Она не сознательна. Для неё нет понятия жизни, привязанности, такого, как для нас. Ей не будет меня жалко. Они не посчитает меня жертвой. Гай говорил, что она просто механизм. Если она и способна на суждения, то никому, особенно мне, точно не было понять её замыслов. Скорее всего, жизнь для неё была одинаково равноценной, как заключённая в личности, так и рассеянной среди тёмной материи и небесных светил по вселенной.
—Значит, это конец,— почти смиренно шепчу я.
—Пока ещё нет,— возражает Морана.— Я придержу тебя на какое-то время. С тобой кое-кто хочет поговорить.
Всё моё существо беспричинно вздрагивает после её слов.
Морана переводит взгляд в даль, в гущу скопления газообразных перемешанных масс мелкого ветреного песка, клубящегося пара, туч черноты. И я машинально поворачиваюсь в ту сторону.
Сквозь тьму вдалеке к нам пробирается силуэт. Мне не нужно долго вглядываться, чтобы узнать его. Это происходит мгновенно.
Ян.
Цмок появляется здесь. Не знаю, каким образом он меня нашёл. Был ли в моих мыслях, но не человеческого тела, а души. Либо нашёл меня по следу, забрав ту сверкающую искру моего естества на набережной парка.
Теперь частицы этих искр, пепла ярко горели повсюду. Но не двигались. Они были похожи на запечатлённый на плёнке разорвавшийся фейерверк. Вся обстановка представилась мне замершим мгновением. Остановленным. Словно время застыло. И мне невольно вспомнились слова Гая о том, что Морана может управлять временем. Повелевать им. И она словно сдерживала этот момент, настоящее мгновение моей окончательной гибели, не давая мне исчезнуть за доли секунды.
Она могла вовсе не появляться здесь, зная, что всё равно не сможет меня забрать. Но всё же пришла, похоже, собираясь подарить мне несколько лишних минут существования, чтобы по-настоящему попрощаться. Мне и Яну. Она хотела дать своему сыну этот шанс. Делала это ради него.
Я отрываюсь от Мораны, отпуская ледяную руку, и бегу к нему. Ян тоже стремится навстречу. Когда мы настигаем друг друга, он подхватывает меня и крепко обнимает. Я так рада видеть его. Могла ли я подумать, что снова увижу его напоследок…
Я припадаю к его груди, и слёзы сами льются из глаз. Его пальцы путаются в моих волосах. Широкая грудь тёплая, от него пахнет привычной хвоей и влажным мхом — я чувствую всё это в последние разы. Совсем скоро не будет ничего. И в этом беспамятстве не будет смысла, не будет моего сознания, не будет воспоминаний. Мне суждено было исчезнуть прямо сейчас. Как и всему, что было для меня важным и ценным.
Я знала это яснее всего на свете, и больше всего не желала.
Без руки богини смерти, как бы сильно я не хваталась за Яна, я начинаю теряться. Моё естество начинает стремительнее исчезать.
То, что сейчас можно было назвать моим телом, моей оболочкой — задрожало, слабо завибрировало.
Происходящее начинало пугать меня, и я старалась вдавливаться в дракона крепче, сильнее, словно это поможет. Внутри меня разбивались на осколки все чувства. Я пропаду, думала я. Как пропала Алена. Как пропала Роксолана. Как пропало множество волколаков и цмоков на поле боя. Как пропадали ранее тысячи и сотни тысяч навок. Теперь я стану одной из этих стёртых с ткани мироздания душ. Я больше никогда не буду собой. Ничего и никого не вспомню. Как Яна, так и себя. Как и всё, что было со мной и этой жизни и в прошлых, которые канут в забытьё.
Ян видит то, как моя кожа мерцает, как от неё исходит бледный голубоватый дым. Он притягивает мою голову к своей шее, давая мне уткнуться в неё лицом, покрывает ладонями мои плечи, закрывая от летящего в нас песка, словно пытаясь зафиксировать на месте мою улетучивающуюся душу. И шепчет:
—Мне так жаль. Я рассчитывал, что у меня в запасе будет целая твоя жизнь, чтобы с этим разобраться.
Он закрывает глаза, утыкается в мои волосы лицом, затем склоняет голову, находит лбом моё плечо и прижимается к нему, словно пытаясь уловить последние мгновения меня. Запомнить меня, моё тело или мой запах, которого возможно уже не имела моя оболочка. Затем резко выпрямляется.
—Ничего не бойся,— просит он меня.
Его голос и выражение лица вдруг меняются. В его движениях появляется собранность, жёсткость. Свойственная ему сила.
—Сейчас ничего не бойся.— Его тон наполняется твёрдостью и уверенностью, и он произносит:— Ты не исчезнешь, Ава.
Он говорит это так, будто он сам верит в свои слова, и я могу поверить. Но мне всё равно страшно. Это инстинкт, который не получается подавить. Его тело нерушимо. Оно твёрдо стоит на ногах в отличие от моего, которое колыхало — он моя опора сейчас. Как и всегда. Я закрываю глаза и вслушиваюсь в тембр, звучание его голоса, стараясь запомнить каждый звук, каждую интонацию. Стараясь не думать о том, что и это воспоминание сотрётся. Пропадёт.
