–Знаешь, у тебя очень красивый дом,– произносит размеренно Андрей.– Душевное место. И удивительная семья. Твои родители – не похожи на моих. Такие гостеприимные.
–Вы не очень хорошо общаетесь?– спрашиваю я, повернувшись к нему.
Он кивает. Его пшеничного цвета волосы развивает легкий ветер.
–Да, мы в принципе почти этого не делаем.
Он нахмурился и отвел взгляд. Как будто подумал, стоило ли это говорить. А затем будто набрался смелости и выдохнул:
–Здесь и рядом с тобой, я почувствовал себя впервые за долгое время живым, и всё вокруг как будто снова стало значимым.
Улыбка пропадает с моего лица, и я смотрю серьёзным, даже чуть испуганным взглядом. Он был таким искренним со мной в этот момент, как никто. Как будто он доверился мне, хотя я не давала ему поводов. И я не знала, что делать с обрушившейся на меня невидимой ответственностью. Однако, я не хотела отталкиваться его. Мне было приятно, что он это произнёс. Мне нравились люди, которые могли сказать правду о том, что чувствуют и думают, даже если это будет не совсем уместным или будет звучать глупо. Которые произносили правду без страха, что в другом человеке твои мысли не откликнутся, или что он осудит тебя.
И я его не осуждала. Мы снова смотрели друг другу в глаза, и он коснулся ладонью моей ладони. И я почувствовала его холодные пальцы на своей коже. Я сидела в мокром платье, а он – в мокрой распахнутой рубашке и шортах. Мы замерли посреди ночи, посреди тёмного озера, под мерцанием звёзд, под луной.
Дул лёгкий ветерок. Было прохладно. И я больше не слышала голосов друзей и кваканья лягушек. Весь мир замер. И затем, всё ещё глядя мне в глаза, Андрей потянулся к моему лицу. Я знала, что он собирается меня поцеловать. И задержав дыхание, совершенно избавившись от всех мыслей, я вдруг намеренно всё испортила: сама не зная почему, следуя какому-то неясному порыву, отклонилась вбок, не давая себя настигнуть. И неожиданно меня повело вниз.
Раздался плеск. Из черной воды хлынули брызги, и гладь озера зарябила волнами. Катамаран качался на них. Оказавшись за бортом, я вынырнула в нескольких метрах от катамарана – и увидела, что Андрей уже нырнул вслед за мной.
–Ты в порядке?– раздался его испуганный голос.– Ава! Все хорошо?!
И тут я рассмеялась. Почему я не дала ему себя поцеловать? Я не знала, что это было. Но почему-то ситуация развеселила меня. Это вышло странно и, в какой-то степени, забавно.
Он подплыл ко мне испуганный и, увидев, что все хорошо, сказал, держа одной рукой меня за локоть, лишая меня любой возможности опуститься на дно:
–Дурочка! Хуже Кинли, честное слово!
Я продолжала хихикать.
–Давай, плыви и залазь обратно,– сказал он.
–Не хочу,– ответила я, смеясь.
–Чёрт, нужно же предупреждать заранее о том, что ты сумасшедшая.
В этот момент чувствовалось, что он взрослее меня. Андрей пытался сохранять трезвый рассудок и словно предупредить что-то плохое, что могло случайно произойти, ведь мы оба были нетрезвыми, посреди озера, ночью.
Мы подплыли к катамарану, он пытался подсадить меня, но я оторвалась от борта и поплыла вокруг него, не обращая внимания на глубину. И Андрей расслабился, видя, что я хорошо держусь на воде. Всё-таки выросла у озера и с детства плаваю каждый день в теплое время года.
И Андрей тоже оторвался от катамарана и поплыл за мной. Мы были в одежде: ядаже в босоножках. Мне захотелось чуть подурачиться, и поэтому я, смеясь, начала спрашивать, не боится ли он русалок. Потому что ходят слухи, что здесь они водятся, и лучше ему забраться наверх. Ведь, в конце концов, сейчас Русальная неделя
5. На самом деле я не знала, когда она. Но что-то подсказывало мне, что где-то в начале лета. А уже был конец августа.
–Какие русалки?– переспросил Андрей.– У вас тут русалки есть? Я, конечно, из Гомеля, но не с другой же планеты.
Я продолжала улыбаться. Мне нужно было как-то отвлечь его от того, что я натворила с этим несостоявшимся неловким поцелуем.
Но мой смех оборвался голосом мамы – я услышала её крик, доносящийся с берега. Она заметила нас, плавающих в тёмной воде, и хотела, чтобы мы вернулись назад.
–Всё нормально!– дала знать я.– Мы в порядке! Сейчас вернёмся!…
Ясно, что она могла заволноваться.
Но когда мы подплывали к берегу, у неё было не на шутку обеспокоенное лицо. Когда я ступила мокрыми босоножками на песок, мне стало не по себе от застывшего выражения тревоги в её глазах. И я поёжилась, даже чувствуя себя виноватой за только что не казавшееся мне безрассудным поведение на воде. Угнетал и тот факт, что даже музыка стоит на паузе.
Неужели они так растревожились?
Нет.
Она сказала, что им только что сообщили плохую весть.
–Глеб Скорина умер,– произнесла она.– Сегодня. Полчаса назад.
На половине вдоха мое дыхание застыло.
Это был папин лучший друг. Друг детства. Они до сих пор поддерживали близкое общение, но в последние полгода не виделись – тот был слишком ослаблен болезнью.
Мне стало очень грустно. Прекрасный, беззаботный и тёплый вечер резко потух. Я перевела взгляд на папу у крыльца дома, возле пристани, и быстрым шагом направилась к нему, через мост, желая крепко обнять. Он сомкнул руки на моих плечах, у меня из глаз невольно хлынули слёзы. Отец легко, утешающе, похлопал меня по спине несколько раз. Затем мы выпустили друг друга из объятий.
–Когда мы поедем туда?– спросила я.
Семейство Скорин жило в пригороде Минска.
–Тина, мы уезжаем сегодня. Прямо сейчас. Утром будем в Минске,– сказал он.– Но тебе придется остаться.
Конечно, подумала я, вспомнив о покупателях… Как не вовремя.
Завтра днем должны будут приехать покупатели из Италии за Мидори – нашим взрослым травяным драконом.
–Хорошо,– кивнула я.
–Мне жаль, что ты не сможешь поехать.
Я кивнула еще раз. Для родителей было важнее проститься с их другом, чем для меня. Я всё понимала.
–Все документы оформлены,– сказал папа.– Паспорт, разрешения на вывоз, прививки, заключение от пожарной безопасности. Просто их отдашь. Подпишешь договор. Деньги они переведут на счёт. Расскажешь об уходе – ты всё о нем знаешь. Алёна будет здесь, приготовит меню. Они приедут после обеда и задержатся на день.
–Хорошо, папа.
–Развлеки их, Тина.
–Мы тебе поможем,– сказал Клим, стоящий рядом, опуская руку на моё плечо.
