—Подвинься,— но она и не подумала подвинуться. Я все равно втиснулась.
—Вот скажи мне, Маша,— Ленка будто продолжала разговор со мной,— ты моя подруга?
—Подруга,— ответила я медленно. Не то чтобы я была и этом не уверена, просто она спросила таким тоном, каким говорят — а если подруга, тогда прыгни с восьмою этажа или отдай мне своего мужа. Это только начало. Если я отвечу «да», она сейчас скажет мне что-нибудь ужасное.
—А раз подруга… Зачем ты ему ключи давала, чтобы он любовниц к тебе водил?
О-па! На, Маша, получай. Прыгнис восьмого этажа или объясни, почему ты предательница? Мы же подруги, а ты помогала ему водить меня за нос. Ты улыбалась тем, с кем он мне изменял, поила их чаем. Может, вы даже вместе хихикали надо мной — вот, мол, дурочка, драит кастрюли, пироги печет и не знает, как мы тут весело проводим время…
—Лен…
—Давала?— повторила Лена. Не зло, не горько. Просто, спокойным голосом. Так, как она спрашивала утром: кто-нибудь еще будет круассаны, или убирать? «Зачем ты, Маша, давала ключи моему мужу, чтобы ему было где изменять мне? Я не сержусь, мне просто интересно…»
—Ну давала,— мне было так стыдно, что я забыла все правила конспирации. Вот Лешка Горчаков ни за что бы не раскололся, сколько раз он мне твердил, что нельзя признаваться. Нет,— и все, даже если к стене приперли. Подумав про Горчакова, я обозлилась. Конечно, он бы ни за что не признался, да и не признавался никогда, заваливаясь на семейное ложе в чужих духах, воркуя по телефону в ванной, под шум воды, и не особо затрудняясь изобретать отмазки по случаю глобальных опозданий на семейные праздники: выезжал на труп, вот и вся вершина его фантазии. Конечно, он бы не признался, поэтому Ленка и не задавала ему таких вопросов. А вот меня можно спросить.
—Зачем?
—Потому что он мой друг,— честно сказала я.
—А я?— настаивала Ленка.
—И ты. Вы оба мои друзья. Если бы ты у меня попросила ключи, я бы тебе дала, и ему ничего не сказала бы.
—А ты считаешь, так правильно?
Я помолчала, соображая, правильно это или нет. Наверное, неправильно.
—Не знаю, Лена. А ты бы хотела, чтобы я ключей ему не давала, и сразу к тебе, застучала бы его?
—«Застучала»… Просто сказала бы.
—Ты бы хотела?
—Хотела,— упрямо ответила она.
—Правда? И что? Ты бы его бросила? Выгнала?
—Нет,— сразу ответила она, не засомневавшись ни на секунду.
—Ну, а зачем тогда?..
—Не знаю. Только представляешь, как противно чувствовать себя дурой? Над которой все смеются? И ты в том числе…
—Да ты что, Лен? Никто не смеется. И я не смеюсь. Просто… Ну что ж его, переделывать? Бесполезно. Ты же знаешь, какой он?
В темноте я не увидела, просто поняла, что Ленка кивнула.
—Вы же столько лет вместе, и не разошлись. Значит, он тебя любит.
—Любит,— подтвердила она.— Но ты почему… Почему ты ему ключи давала?
У-у! Мы двинулись по второму кругу.
—А откуда ты знаешь?
—Знаю. Неважно.
—И много ты знаешь?— я пошла ва-банк.
—Много.
—Значит, знаешь.И ничего не изменилось, да? Ты не ушла? Его не выгнала? Так какая тебе разница, кто ему ключи давал?
—Ну, Маша! Почему ты его выбрала? Его, а не меня? Говоришь, что друг… Ему — друг, а мне?..
Мне показалось, что она сейчас заплачет.
—Леночка, я вам обоим друг. Только я не считаю себя вправе кого-то из вас судить. Ну, не дам я ему ключи…Ты что, думаешь, он не выкрутится? Найдет другие ключи… В конце концов, в гостинице номер снимет, ты же знаешь, теперь это без проблем. Может, я тебе больше друг, раз не побежала к тебе и ничего про него не сказала. Представь, я бы к тебе пришла про Горчакова сплетничать…
—Ну?— подбодрила меня Лена.
—Что «ну»? Я бы обоих друзей потеряла.
Лена молчала; мы сидели с ней на тесных качелях, прижавшись боками друг к другу. Ленкин бок был горячий, как печка.
—Мы там все уже выпили?— вдруг спросила она.
—Нет, шампанское дареное осталось.
Я подумала, что напоить ее сейчас было бы самое милое дело. Напоить — и в постель. А там уж Горчаков пусть ей доказывает, что любит только ее, несмотря на то, что путается со всем, что движется. И как он только заразу никакую в дом еще не притащил… Но Лена, оказывается, о другом думала.
—Если все выпили, тогда я пойду посуду помою,— сказала она грустно.
—Знаешь, что, Горчакова? Ты что, в уборщицы тут нанялась? Без тебя обойдутся.
—Да вы же так сарай на ночь и оставите,— проницательно заметила она.
—Ничего страшного. Завтра уберем. У меня вообще уже глаза закрываются. Спать пошли, без разговоров.
Я увела Ленку из сада прямо в спальню, через высокое французское окно, и уложила, не позволив ей даже почистить зубы. К счастью, она все-таки выпила достаточно, чтобы отключиться, как только ее голова коснулась подушки. Убедившись, что она не притворяется, я поднялась наверх, в гостиную. Там сидел один нахохлившийся Горчаков. Остальной народ, в лице Регины и доктора Стеценко, удалился спать, побросав на диванчиках и окрест фантики от сожранных конфет, апельсиновые очистки и пустые бутылки. Вперемешку с мусором валялись наши сумки, одна Регинина туфля и там же, на диване, высыпавшиеся из ее косметички помады, пилочки, пудреница и заграничный паспорт. Я наклонилась было, чтобы запихнуть все это хозяйство обратно в Регинину сумку, но передумала. Завтра, все завтра. Вытолкав взашей Горчакова в семейную постель, я пять минут полюбовалась с балкона сияющей картинкой ночной Ниццы и тоже пошла спать.
Внизу раскинулось сонное царство. Мой муж тихо посапывал в нашей крохотной комнатке, дыша клюквенно-коньячным ароматом, за стенкой храпел толстокожий Горчаков, еле слышно постанывала во сне Лена. У Регины в ее декадентской светелке горел свет, но никаких звуков оттуда не доносилось. Наверное, переживает в одиночестве, расковыривает ранки; а могла бы убраться в гостиной, помыть посуду — глядишь, и на душе полегчало бы…
На цыпочках, чтобы не разбудить товарищей клацаньем моих домашних сабо по цветному кафелю нижнего этажа, я прокралась в просторную ванную комнату, где маленькие клопы лестничного купидончика сидели по краям королевской купели; под их пристальными взглядами наскоро смыла с лица косметику и нырнула под теплый бочок доктора Стеценко. Интересно, если бы мы поехали вчетвером, без Регины, все было бы не так надрывно? Ведь знала же, что моя дорогая подружка не может существовать вне душераздирающих драм и вокруг нее перманентно царит атмосфера склоки и раздора настолько заразительная, что даже тихая как мышь Лена Горчакова взбунтовалась против своего сатрапа.
