—Дело в том,— объяснила она,— что в молдавском языке нет таких слов, мы пользуемся русскими терминами. И это всем прекрасно известно.
«Ах ты, скот!» — подумала я.
Обвинительное заключение я составила с душой, отправила ему в тюрьму перевод, написанный на молдавском, с русскими терминами, объясняющими, в чем он обвиняется и чем это доказывается. Негодяй получил десять лет, при этом в суде даже и не заикался про переводчика. Приговор он понял и так.
ПОДВИГ РАЗВЕДЧИКА
В 1994 году Санкт-Петербург готовился к очередным демократическим выборам. В числе прочих кандидатов на посты в главном городском законодательном органе числился молодой политик фашистского толка, лидер Петербургского отделения националистической партии по имени, скажем, Николай Комаров. Он выступал с лозунгами типа «Родина! Они тебя предали!», «нация превыше всего» и т. и., но в силу странного, если не сказать — преступного менталитета некоторой части нашего населения находил кое у кого поддержку. И даже пару раз умудрился крикнуть «Хайль Гитлер!» с телеэкрана.
Комаров был партийным лидером новой формации: не престарелый гуру, еле таскающий ноги, а физически крепкий молодец, закалявший свою партию не только в идеологических баталиях, но и в спортивном зале, где он с соратниками по партии регулярно практиковался в восточных единоборствах (наверное, распаляя себя мечтами о погромах, где точные удары ногами были бы главным идеологическим аргументом).
Кроме спортзала, партийный лидер так же регулярно появлялся у местной «стены плача», как прозвали хронический строительный забор у Гостиного двора, оклеенный листовками всяких сомнительных политических компаний. Возле него собирались желающие обменяться мнениями о внутренней и внешней политике, собрать и сдать пожертвования на политическую борьбу, поискать себе политическое движение по вкусу. Комаров стоял там с кружкой для пожертвований то в пользу братьев-сербов, гибнущих в этнических войнах, то узников совести, осужденных за разжигание межнациональной вражды… Пенсионеры, традиционно являющиеся у нас наиболее политизированной частью населения, несли к «стене плача» и бросали в комаровскую кружку свои скудные стариковские сбережения. А во время следствия партийцы рассказали мне, что когда кружка наполнялась звонкой монетой, они весело пропивали пожертвования в ближайшей пивнушке за углом.
Выборы должны были состояться в мае. А в феврале коллеги из ФСБ сообщили в уголовный розыск, что им стало известно об убийстве, совершенном кандидатом в депутаты Комаровым год назад. Естественно, что органы федеральной безопасности присматривали за националистическим движением, разворачивающимся в Питере под руководством Комарова; бог знает как им удалось найти подход к одному из ближайших соратников Комарова — Александру Филиппову. Молодой парень поначалу увлекся революционной борьбой, ушел в подполье, активно занимался восточными единоборствами, горя желанием громить врагов партии. Но вскоре стиль партийного руководства Комарова стал вызывать сомнения у молодого революционера Филиппова. Ему странно было пропивать медяки, которые деды бросали трясущимися руками в комаровскую кружку для пожертвований; непонятно было происхождение благосостояния партийного босса — новые машины, дорогие костюмы, он удивлялся, почему Комаров, яро призывающий воевать в горячих точках, сам так ни разу и не воевал.
В результате филигранной работы оперативников Филиппов пришел в ФСБ с официальным заявлением о том, что в феврале 1993 года в спортзале, во время тренировки, членами националистической партии под руководством Комарова был убит человек, объявленный Комаровым провокатором.
На основании заявления Филиппова было возбуждено уголовное дело, и я приступила к расследованию.
В ходе расследования выяснилось, что в начале 1993 года к членам партии, во время какого-то митинга, прибился странный человечек, назвавшийся Виктором. Других данных о нем не знал никто из членов партии. Виктор пообещал новым знакомцам выгодно пристроить их ваучеры, но все допрошенные говорили, что ваучеры явно были для него не главной темой, тем более что с ваучерами он их просто «кинул». На самом деле Виктор интересовался деятельностью партии. Он выспрашивал, чем ребята занимаются, какие акции планируют, кто входит в партию, какие функции выполняет… При этом Виктор изо всех сил пытался сблизиться с Комаровым, но тот допускал к себе только наиболее проверенных партийцев. В конце концов среди проверенных партийцев поползли разговоры о том, что Виктор неспроста интересуется лидером — не выполняет ли он некое задание неких органов? Виктор ненадолго затаился, а потом вдруг опрометчиво пришел на тренировку. И тут же был схвачен.
Партийцы позвонили Комарову и сообщили о задержании «засланного казачка». Комаров, которому уже давно не нравилась суета Виктора вокруг его персоны, немедленно примчался в спортзал вместе со своим ближайшим соратником, верным партийцем Сорокиным, непримиримым борцом за чистоту расы. И прямо у входа, на сказавши даже «здрасьте», несколькими точными ударами свалил Виктора с ног. По распоряжению Комарова партийцы перенесли бесчувственного Виктора от дверей в зал. Там связали. И предъявили Комарову истрепанную записную книжку, в которую рукой Виктора были аккуратно занесены имена, клички и адреса членов партии. Эту книжку рьяные соратники Комарова выудили из карманов потрепанного спортивного костюма Виктора.
«Провокатор!— воскликнул Комаров,— ату его!». И связанного Виктора стали жестоко избивать, с применением навыков восточных единоборств, радуясь, что наконец-то началась настоящая партийная борьба. Опомнились только тогда, когда пол спортзала оказался залит кровью. Партийный лидер распорядился перенести бесчувственное тело в душевую, где кровь смыли. Но Виктор уже не смог ответить на вопросы, кто его подослал,— он был мертв. Тело, ставшее мешком с костями (у потерпевшего были сломаны все ребра, грудина, подъязычные кости, повреждены внутренние органы), по указанию Комарова вывезли в Красносельский район на служебной машине одного из членов партии, а там выбросили в мелкую речку, закидав для надежности сверху старыми автомобильными покрышками.
Кроме Филиппова, в ходе следствия показания дали практически все, кто принимал участие в убийстве. Я только успевала записывать, кто какие удары и куда Виктору наносил. Хваленые члены революционной партии оказались сопливыми мальчишками, еле достигшими совершеннолетия, на допросах я в буквальном смысле слова утирала им платком хлюпающие носы, а они спрашивали со слезой в голосе: «Скажите, а мама не узнает?»
С тремя обвиняемыми я поочередно выехала в Красносельский район, на берега речки, куда был сброшен труп. Речка протекала по территории совхоза и была полна отходов сельскохозяйственного производства. Все трое убивцев, вытирая кулаком глаза, указали место, где все еще плавала автомобильная покрышка. Выяснилось, что труп убитого был найден еще в прошлом году, и по факту обнаружения трупа в Красносельской прокуратуре имелся стопроцентный «глухарь».
После окончания осмотра меня деликатно отозвал в сторону сотрудник ФСБ, намекнув, что во время обыска у правой руки партийного лидера — Сорокина нашли схему именно этого участка Красносельского района, на которой крестиком было помечено именно это место — где был обнаружен труп. Я кивнула, а сотрудник ФСБ продолжил: «На схеме, если помните, стоит еще один крестик…» И предложил быстренько осмотреть участок, помеченный вторым крестиком. И я поддалась на провокацию.И поехала осматривать. А там, как раз в точке, помеченной на изъятом плане крестиком, из воды виднелось какое-то полуразложившееся тело. И даже сверху было видно, что тело расчлененои перевязано веревками. Я не буду описывать выражения, которыми меня встретил начальник уголовного розыска Красносельского РУВД. Смысл его речи сводился к тому, что если бы он знал, что я собираюсь искать на его территории «глухие» трупы, он бы устроил автокатастрофу, но не пустил бы меня в свой район. Под его гневные тирады я, чувствуя себя безусловно виноватой, потащилась с замиранием сердца извлекать связанную расчлененку из полузамерзшей речки. Опер из главка, рискуя здоровьем, закатал брюки по колено и полез в ледяную воду. Добравшись до тела, он палкой перевернул его — и по берегу пронесся вздох облегчения: из воды показалось копыто. Мы вспомнили, что речка все-таки течет по угодьям совхоза…
