Внешне Вероника безупречно изображала смущенную и растерянную девушку, которой нужна помощь.
–Извините, вы точно Михаил Федорович?– спросила она и чуть сама не заржала в голос. Фраза невольно получилась, как в популярном мемчике, где девушка нерешительно снимает нижнее белье.
–Конечно, о чем разговор! Садись!– продолжал лыбиться мужик.
Вероника села. Ощущение гадливости усилилось. Мужику было «хорошо за». В этом возрасте одни вели себя достойно и соответственно, но у некоторых включался режим «бес в ребро», как вот у этого. От его похотливых взглядов хотелось забежать в ближайшую церковь – благо этого добра в Смоленске хватало.
–Мы с вами созванивались сегодня,– сказала Вероника.– Спасибо, что согласились уделить время. Это насчет убийства.
Мужик перестал жевать. В тупых глазенках появилась настороженность.
–Какого убийства?
–Михаил Федорович?– в третий раз спросила Вероника.
–А! Не-не,– замахал мужик руками.– Я-то думал…
–Так какого хрена ты мое время тратишь, мудло?– прошипела Вероника, сверкнув глазами.
Такое преображение мужика шокировало. Он замер с раскрытым ртом, в котором виднелись останки пережеванной котлеты.
Вероника резко встала, отодвинув стул. На скрежет как будто наложился чей-то смешок. Вероника повернула голову и в самом углу увидела еще одного одинокого пенсионера. Он смотрел прямо на нее. Насмешливо, снисходительно. Приподнял руку и тут же опустил.
«Отлично, значит, он меня уже оценил,– думала Вероника, пробираясь к дальнему столику.– Главное теперь не допустить, чтобы разговор превратился в допрос. Ни шагу в сторону от легенды!»
–Михаил Федорович?– Вероника подпустила дрожи в голос. Она ведь теперь вдвойне растеряна, после того, как тот мужик ее деморализовал.
–Хотел проверить, знаете ли вы меня в лицо,– сказал следователь, и на этот раз голос оказался тем самым, без всяких «вроде» и «более-менее».– Если знаете, то поздравляю: актриса вы – просто виртуозная. Присаживайтесь.
Вероника села раньше, чем осознала это действие. Бывший следак не просил и не приказывал, он как будто создавал реальность своим голосом. И Вероника оказалась частью этой реальности.
Сев, она ощупала взглядом лицо Михаила Федоровича. Он был из тех мужчин, которые Веронику восхищали. Роберт де Ниро, Аль Пачино – такие, что, будто хорошее вино, с годами не старились, а становились все более и более… правильными, что ли. Как будто вся их жизнь была подготовкой к вот этому возрасту. Вряд ли они имели обыкновение сокрушаться по поводу утраченной юности. Каждая морщинка – будто произведение искусства. И даже старый шрам, идущий от левого глаза через щеку, лишь добавляет шарма.
–Значит, заинтересовались судьбой своей тети.– Михаил Федорович вернулся к еде. На подносе перед ним стояли две тарелки. Одна – с супом, вторая – с гречневой кашей и гуляшом. Два кусочка хлеба. Стакан компота. Ничего лишнего, хоть фотографируй для рекламы комплексного обеда.
–Двоюродной тети,– уточнила Вероника.– Да, я…
–Очень странно,– перебил следователь.– Обычно покойными родственниками начинают интересоваться довольно быстро. Как правило, через полгода после смерти. Ну, при условии, что у этих родственников осталось какое-никакое имущество.
–Уж простите, сразу я не могла,– развела руками Вероника.– Возраст…
–Да, растут детишки,– вздохнул следак.
–Что, простите?
–Ничего. Так что вас заставило интересоваться судьбой женщины, которую вы ни разу в жизни в глаза не видели?
Вероника демонстративно выпрямилась. «Ну, давай. Настал твой звездный час».
–Я считаю, Михаил Федорович, что это – первейшая обязанность каждого человека,– напыщенно проговорила она.– Знать все о своей родне, знать историю своей семьи, генеалогическое древо. Мы ведь люди, а не животные. Нам дана память.
Следак как будто призадумался. Не над краткой выжимкой философии, а над тем, возможно ли, чтобы Вероника всерьез верила в эту фигню.
«Ну же, ну же!– мысленно твердила Вероника.– Верь мне! Не смей сомневаться в моих актерских талантах!»
–Тогда вам, должно быть, нравится в Смоленске.– Михаил Федорович отодвинул опустевшую тарелку и принялся за кашу.– Этот город просто переполнен памятью.
Мысленно Вероника содрогнулась, вспомнив Скорбящую Мать и массовое захоронение, но внешне попыталась выразить воодушевление. В конце концов, были и приятные впечатления. Например, монументальная крепостная стена, которую мельком удалось увидеть из окна такси, по пути от вокзала до гостиницы.
–Ладно,– оборвал ее Михаил Федорович.– И что же конкретно вы хотели узнать? Как именно она умерла?
–Да! То есть не только… Я ведь правильно понимаю, что жертв было несколько? Мне важно понять, почему моя двоюродная тетя оказалась среди них.
–Не знаю,– качнул головой следователь.– У Сигнальщика не было никакого почерка в отношении выбора жертвы. Молодые парни, молодые девушки. Была рабочая версия, что он истребляет молодежь,– ну, какой-нибудь обозленный и обиженный коммунист, знаете. В те годы можно было такого ожидать, времена стояли чудесные. Но седьмым нашли мужчину среднего возраста.
Вероника достала из сумочки блокнот и ручку.
–Не возражаете, если я буду кое-что записывать?– спросила она таким тоном, будто ей лишь сейчас пришло в голову, что это может стать проблемой.
–Знавал я многих людей, которые сказали бы вам: «Никогда ничего не записывай»,– усмехнулся следак.– Но – пожалуйста, пишите на здоровье. Я знаю цену своим словам и не говорю ничего такого, о чем боялся бы прочитать в газете.
–Я не из газеты!
–Да-да, я помню. Двоюродная тетушка.
–Значит, никакой связи между погибшими не было, я правильно поняла? Моя… двоюродная тетя – просто попалась под горячую руку? Так?
–Она была первой жертвой. Возможно, знакомой Сигнальщика – и после ее убийства у него отказали тормоза. А может, действительно просто попалась под руку. Во всяком случае, нащупать систему, по которой он действовал, нам не удалось. Жертвы не были знакомы, работали или учились в разных местах. Жили в одном районе, недалеко от Реадовского парка. Но это просто привязка к месту, не более.
–Михаил Федорович, мне тяжело об этом спрашивать, но… Как он убивал?
–Ножом,– глядя Веронике в глаза, просто и спокойно сказал следователь.– Перереза́л сонные артерии. Обычно про такое говорят: «Перере́зал глотку». И нет-нет, да и появится одаренный придурок, который свято верит, что достаточно полоснуть по трахее тупым ножом, чтобы человек упал замертво. Врачи могут разрезать горло и вставить трубку – это называется трахеотомией, и так спасают жизни. Чтобы убить, нужно либо точно знать, что́ ты режешь, либо иметь смелость резать до конца. Не бросать нож, как только брызнуло тепленькое. Сигнальщик точно знал, как нужно резать. Он действовал четко, наверняка.
