Вероника протянула флешку Тимофею.
–Трудоустройства?– удивился тот, взяв флешку.
–Хочет помогать, чем сумеет,– пояснила Вероника.– Клянется таскать за тобой в зубах тапки, приносить палку и подавать лапу, хвастается дедуктивным мышлением…
–Исключено,– мотнул головой Тимофей.– Надо было просто ему заплатить. Деньги ведь придуманы именно для этого.
–Угу, надо было. Только ты первым делом послал меня его совращать!– буркнула Вероника, чувствуя, как внутри нее что-то, доселе напряженное, расслабилось и заурчало от удовольствия.– Извини, вышел сбой программы, оказалось, он запал не на меня, а на тебя.
Тимофей плюхнулся на кровать и поставил себе на колени ноутбук.
–Разберись с этим,– приказал он, морщась.– Почему ты вообще заставляешь меня думать о таких вещах? Это твоя работа, мы ведь договаривались.
–Я подумала, может, тебе захочется меня кем-нибудь заменить.– Вероника села рядом с ним и посмотрела на экран.
–Ни времени, ни желания, ни причин,– отрезал Тимофей.
И, похоже, тут же забыл о разговоре: открылось окно с содержимым флешки. Тимофей и Вероника подались вперед. Как и следовало ожидать, на флешке лежали фотографии, снятые с хорошим разрешением, но рассматривать их на крохотном экране «походного» ноутбука было так себе удовольствие. Вероника, покосившись, заметила мученическую гримасу на лице Тимофея.
–Терпи, коза, а то мамой будешь,– сказала она.
–Что?
–Ничего, забей. Про самое главное я тебе и так расскажу. Самое главное, что мы узнаем из этих материалов,– указала Вероника на экран,– дело раскрыли.
–Не понял?– Тимофей повернулся к ней.
–В девяностых этого отморозка с часами поймали,– внесла ясность Вероника.– Признали невменяемым. А вскоре он умер в психлечебнице. Все. Finita!– Она всплеснула руками.– А теперь срочно скажи, что ты об этом думаешь?
Тимофей повернулся к экрану, открыл первую фотографию.
–Ну?– поторопила Вероника.
–Я думаю, что бар на первом этаже еще работает,– не отрывая глаз от экрана, проговорил Тимофей.– Ну и вообще. Тебе ведь нужно сходить в душ, переодеться… В общем, дай мне час.
–Знаешь, Тиша, вот кто другой за такие предъявы фингал бы тебе под глаз поставил,– сказала Вероника, поднявшись.
–Именно поэтому мне не нужен никто, кроме тебя,– кивнул Тимофей.
Подойдя к двери, Вероника подумала, что после таких слов кто другой подумал бы, что ему/ей признаются в любви до гроба.
Иногда ей было ужасно жаль, что так хорошо знает Тишу. Иногда просто до зарезу хотелось обмануться.
* * *
Сознание вернулось медленно, в сопровождении трещащей боли, которая начиналась в области затылка и распространяла извилистые щупальца на всю голову. Одно из щупалец ползло по шее и заканчивалось где-то меж лопаток.
Фомин стиснул зубы, чтобы не застонать, и, прежде чем очнуться, попытался проанализировать положение.
Положение было – хреновее не придумаешь. Руки уже онемели от «браслетов». Он сидел на холодном полу, с задранными вверх руками. Боком привалился к чему-то такому же холодному и ребристому. Еще до того, как открыть глаза, Фомин понял, что его пристегнули к батарее.
Старая школа…
Интересно, кто же это додумался прислать привет из прошлого? Варианты можно было перебирать до бесконечности. В свое время Фомин многим отморозкам доставил неприятности.
Хотелось пить. Во рту пересохло. Он непроизвольно облизнул губы.
–Очухался, сука?– спросил голос.
Фомин открыл глаза.
Маленькое темное помещение. Ободранные стены, частично обвалившийся потолок, сквозь который можно заглянуть на второй этаж. Чудом сохранившаяся батарея, к которой его и пристегнули под окном, закрытым деревянным щитом. На полу неподалеку – походный фонарь «под керосинку».
–Ты,– просипел Фомин, увидев мужика в кожаной куртке, который спрашивал у него закурить.– Кто такой?
Мужик сидел на едва живом табурете. Кажется, даже не столько сидел, сколько старательно переносил вес на ноги, чтобы не грохнуться.
–Щас с тобой поговорят, отморозок,– пообещал мужик.– Все тебе объяснят.
–Ты на меня напал. Вырубил. Пристегнул наручниками. А я – отморозок?– Слова рождались с трудом, выплескивались небольшими порциями.
–Слышь, мля, я у тебя закурить попросил!– взбеленился мужик.– Сам клешнями махать начал.
За окном послышался тихий звук мотора. В щелях между досками мелькнул свет фар.
–О, вот и начальство прибыло.– Мужик встал с табурета.– Пойду встречу. Не уходи никуда!
Выдавив надсадный смешок, вышел из «комнаты». Фомин проводил его взглядом.
Башка трещала. Подташнивало, хотелось пить. Хотелось отрубиться и поспать часов двенадцать, желательно – в собственной постели. Но все это сейчас придется отодвинуть на задний план.
Фомин, кряхтя, изменил положение так, чтобы не висеть на трубе, пережимая запястья. Сел, подтянул колени к груди. Дышать старался глубоко и спокойно.
Никаких воплей, никаких резких движений. Силы у него еще есть, Фомина даже на пенсии не так-то просто ушатать до полного упадка. Раскаленная сталь, некогда текшая по жилам, с годами поостыла, но оставалась сталью. Пусть Фомин теперь не столь горяч, но жесткости ему точно не занимать.
Только вот похитителям этого демонстрировать не нужно. Пусть считают его обессилевшим, деморализованным стариком – по крайней мере пока. Так спокойнее.
Фомин подергал наручниками и почувствовал небольшой люфт. Поднял взгляд, сощурился. Зрение, конечно, с годами ослабело, но пока не настолько, чтобы пользоваться очками. В его организме все было «пока не настолько», за исключением прожитых лет. В потолке, куда уходила труба, тоже виднелся просвет. Ухватившись за трубу руками, Фомин пошатал еще настойчивей. Сверху послышался стук.
Ну что ж, варианта три. Либо получится сломать металл, либо бетон. Либо и то и другое. Впрочем, есть третий вариант… Фомин внимательно посмотрел на охватившие запястья браслеты наручников.
Каково это – жить без одной руки? Наверное, в разы лучше, чем сдохнуть с двумя руками. Этими мыслями руководствуются врачи, когда решают отпилить пациенту пожираемую гангреной конечность. Сложившаяся же ситуация хуже гангрены. Разговоры, происходящие в заброшенных зданиях, обычно заканчиваются очень плохо для тех, кого приковывают к батарее. Старая добрая ментовская премудрость – из тех примет, что всегда сбываются.
Голоса на улице – негромкие, приглушенные. Значит, они не так далеко от цивилизованных мест? Может, имеет смысл покричать? А с другой стороны, даже если до ближайшего жилья – сто километров, люди, обделывающие ночью темные дела, предпочтут говорить тихо, не привлекая внимания.
