–Сочувствую.– Никитин даже глазом не моргнул. Хотя кровоподтеки на лице Дениса разглядывал с явным интересом.– А еще у вас убили третьего сотрудника за этот месяц. Об этом поговорить не хотите?
Он приглашающе кивнул на раскрытую дверь. Лена, схватившись за сердце, медленно сползла по стене на пол.
Глава27
Возвращение к реальности сопровождалось болью. Болела голова, шея, руки. Больно было даже дышать. Мелькнула крохотная мыслишка: ане лучше ли навсегда остаться там, в небытии? Где нет реальности, нет осознания – но нет и боли, разочарований?
Тимофей прогнал эту мысль сразу, как только к нему вернулась способность думать. Этой возможности он не променял бы ни на какую пустоту, сколь бы утешительной она ни казалась. Думать, анализировать, создавать порядок из хаоса – высшее счастье, доступное человеку, так всю жизнь считал Тимофей. А боль – боль можно перетерпеть.
Он будто сделал еще один шаг вперед, к яви, и хаос окружающих звуков обрел привычные черты – если можно так говорить о звуковых волнах. Кто-то раскатисто храпел, кто-то стонал. А кто-то тихим знакомым голосом повторял:
–Тиша, ты только не помирай, ладно? Родственников в России у тебя нет, я удолбаюсь согласовывать вывоз тела в Москву. И с похоронами тоже – хрен знает, что делать…
Ко всему прочему Вероника еще и гладила его по щеке. Тимофей поймал ее за руку, но контакт вышел каким-то неправильным, как будто он был в перчатках. Пришлось открыть глаза. Веки словно заклеили, он разлепил их с трудом, прилагая немалые усилия.
Первым делом увидел лицо Вероники. Вокруг было темно, но откуда-то – Тимофей пока не понимал, откуда – лился неяркий свет. Лицо Вероники было испуганным, удивленным. В этом странном неярком свете казалось бледным. С несколькими полосками лейкопластыря на лбу и марлевой нашлепкой на шее, тоже приклеенной пластырем. Тимофей скосил взгляд и понял, что его ладонь забинтована.
В памяти мелькнула короткая схватка в салоне машины. Блеск ножа, крик Вероники… А потом верх и низ поменялись местами.
–Еще раз назовешь Тишей – убью,– сипло пообещал он.– Что случилось?
–Слава тебе, Господи,– живой!– Вероника шмыгнула носом, и Тимофею показалось, что ей стоило больших усилий взять себя в руки. Об этом красноречиво говорил взгляд, направленный в сторону: Вероника пыталась отвлечь себя, заставить не думать о том, о чем не думать не могла. Старалась соответствовать его уровню требований.– Газ с тормозом перепутала, налетели на бордюр. Знаешь ведь, водители делятся на две категории. Одни в непонятной ситуации жмут на тормоз, а я вот – наоборот…
Тимофей попробовал пошевелить пальцами ног. Это удалось без проблем. Значит, получится и встать. Если в этом, конечно, есть смысл.
Он обнаружил, что до сих пор держит руку Вероники, а та не пытается ее отнять. Тимофей разжал пальцы.
–Ты в порядке?– спросил он.
–Угу. Я, в отличие от некоторых героев, ремень не отстегивала. Так, стеклами посекло немного. Ну и…– Вероника коснулась пластыря на шее, поморщилась. Вспоминать о ноже у горла ей явно не хотелось. Тимофей подумал, что пластырь, возможно, скрывает шов.– Ладно, в общем. Проехали. Жить буду.
–А я?
–Ты башкой ударился сильно, сознание потерял. Как себя чувствуешь? Может, сотрясение…
–Голова болит,– согласился Тимофей.– Но на сотрясение не похоже.– И перевел вопросительный взгляд на свою забинтованную руку.
–Порезы,– объяснила Вероника.– Ты за нож хватался.
Снова вспышка в памяти. Аркадий держал нож у горла Вероники, и Тимофей хотел схватить его за руку. Получается, схватил за лезвие.
Дурацкий поступок. Импульсивный, инстинктивный. Паническая реакция – лишь бы схватить.
–Больно?– спросила Вероника, заметив его мучительную гримасу.– Давай врача позову? Поставят тебе чего-нибудь…
–Времени сколько?– Тимофей, опомнившись, заговорил в полный голос.
–Полпервого. А что?
Тимофей скосил взгляд на окно. Темнота, как и следовало ожидать.
–Ты не звонила в полицию?
–Тиш, авария была. Полиция первым делом приехала.
–И что ты им сказала?!– Он рывком сел.
–Сказала, что этот хрен угрожал мне ножом. Что еще я должна была сказать?– сверкнула глазами Вероника.
–И где он теперь? Аркадий?
Вероника повернула голову. Тимофей переждал, пока отпустит головокружение – сам виноват, не нужно было так резко садиться,– и посмотрел туда же.
Больничная палата на шесть коек, по три с каждой стороны от входной двери. Заняты четыре. Койка Тимофея – у самой двери, койка напротив него свободна. Мужик на койке рядом с ним заливисто, с удовольствием храпит. В перерывах между раскатами храпа становится слышно, как постанывает еще один сосед, лежащий у окна. Жидкий свет струится из коридора в приоткрытую дверь.
Аркадий лежал в самом дальнем углу. Тимофей даже не узнал его – угол был темным,– скорее почувствовал. Ауру этого человека ни с чем нельзя было спутать. И пусть даже само существование ауры ставится под сомнение официальной наукой. Наука знает не все. И наука не сумела бы никак измерить или объяснить те волны черного, холодного безумия, которые мерно накатывали из дальнего угла палаты.
–И нас положили в одну палату,– не спросил даже, а констатировал Тимофей.
–У него нога сломана. И его пристегнули.
–Бардак…
И снова – просто констатация факта, а не осуждение. Осуждать – задача судей, а Тимофей был просто человеком, который понял, что игра еще не окончена. Что судьба подкинула последний шанс.
–Стой, погоди,– засуетилась Вероника, когда он спустил одну ногу с койки.– Не надо вставать! Грохнешься еще…
Тимофей и правда замешкался, но не из опасения потерять сознание. Просто он обнаружил, что лежит совершенно голым. Секунду поразмыслив, набросил на плечи простыню, завернулся в нее и встал.
Головокружение накатило снова – так же стремительно, но так же быстро откатилось обратно. Вероника вцепилась в его руку. Тимофей принял помощь, хотя и не нуждался в ней. По крайней мере, пока.
–Где моя одежда?– спросил на ходу.
–Узна́ю,– вздохнула Вероника.
–Будь любезна.
–Вряд ли до утра…
–Нужно до утра. Или привезти что-нибудь другое из гостиницы. После.
Тимофей остановился перед койкой в дальнем углу и уставился в лицо убийцы. Спокойное, безразличное лицо. Пожалуй, его можно было бы назвать умиротворенным, если бы не эта чудовищная аура. Как мог Белов ее не чувствовать? Как мог держать рядом с собой такого человека? Называть его другом?
Аркадий не спал, это Тимофей чувствовал так же точно, как и то, что не спит он сам. Во сне человек не выглядит таким… мертвым.
