Вероника, не взглянув в сторону лифта, пешком взлетела на шестой этаж и, не успев перевести дыхание, толкнула дверь. Та открылась, разумеется – ее ждали.
–Где она? Где Настя?!– налетела на Веронику незнакомая женщина с большими заплаканными глазами.
Она была одна. Какого черта? Почему Денис сюда не несется? Что, подремать прилег или на балконе курит, когда родная дочь где-то пропадает?! Скорее всего, в квартире его нет, иначе уже прискакал бы сюда.
–Мне нужен Денис Валентинович,– сказала Вероника.– Срочно.
–Где Настя, что с ней?!
Женщина не соображала ничего, она готова была, как попугай, повторять одни и те же фразы хоть до утра. Вероника схватила ее за плечи, легонько встряхнула. Установила зрительный контакт. Показалось, будто в глазах женщины мелькнуло осознание.
–Вы меня слышите? Денис Валентинович вляпался в какое-то дерьмо, подробностей я не знаю. Поэтому Насти нет. Чтобы ее вернуть, мне нужен он. Это срочно, понимаете?
Пожалуй, она рассказала почти все, что знала сама. Тимофей явно понял куда больше, располагая теми же данными. Ну, на то он и Тимофей. Неон.
–Дениса Валентиновича нет,– выдала, наконец, женщина.
–Где он?– Вероника тряхнула ее еще раз.– В полиции?
Было бы, кстати, логично. Что бы там ни скрывал Денис, в такой ситуации без полиции не обойтись. А если попытаться, то выглядеть это будет настолько подозрительно, что словами не описать.
–Нет, в полиции он уже был. Он вернулся, а потом убежал…
–Куда? Куда убежал?!
–Я не знаю!– закричала женщина и отбросила от себя руки Вероники.– Кто вы такая? Что с моей дочерью?!
Вероника, развернувшись, бросилась обратно к лестнице. Понеслась по ступенькам вниз. Никакой больше пользы от впавшей в истерику женщины не будет.
А от кого будет? Кому позвонить? Следователю Фомину? Андрею? Даше?
Вырвавшись на улицу, Вероника еще раз позвонила Денису. «Абонент…»
–Сука!– выругалась она и, сбросив вызов, набрала единственного человека, который мог принять взвешенное решение, даже если весь мир вокруг рушится на куски.
Послышался сигнал. Вероника вздрогнула, посмотрела в сторону такси. Автомобиль нетерпеливо мигнул фарами. Вероника сделала рукой знак подождать.
–В чем дело?– ответил спокойный голос в трубке.
–Тиша, его нет дома. Жена говорит, он куда-то убежал. Телефон недоступен, я не знаю…
Она осеклась, услышав тихий вздох. Затаила дыхание.
–Вероника, ради господа, подумай: куда бы ты побежала среди ночи, если бы твою дочь похитили, а в городе орудовал маньяк, оставляющий жертв в Реадовском парке?
–Сам дурак!– рявкнула Вероника в трубку и, сбросив вызов, подбежала к такси.
–В Реадовский!– сказала она, пристегивая ремень.– И побыстрее!
* * *
Фонари тогда горели точно так же…
Денис метался по парку, прислушиваясь к шорохам. Но не слышал почти ничего – звуки заглушал стук его сердца. Он заглушил бы, наверное, даже крик.
Спустившись к кургану, Денис замер. Взгляд широко раскрытых глаз задержался на пляшущих языках Вечного огня.
Этот парк – огромен. И шансов найти здесь кого-то, кто не хочет быть обнаруженным, так мало, что хочется выть от бессилия.
И Вечный огонь той ночью горел точно так же…
–Ты куда?– спросила мама.
–Прогуляюсь,– сказал Денис.
Натянул кроссовки, застегнул куртку и вышел из дома. «Просто пройдусь»,– твердил он сам себе.
«А нож?– спрашивал внутренний голос, напоминающий голос отца.– Зачем ты спрятал под курткой кухонный нож?»
Мысль о маньяке сама пришла в голову и стала ответом. В городе орудует убийца. Взять с собой оружие – разумно.
«Разумно, если умеешь им пользоваться.– Снова голос отца.– А ты сумеешь? Ударить человека? Живого человека – ножом? Лишить его жизни? Пусть даже этот человек тысячу раз заслуживает смерти? Сумеешь?»
Он говорил так всегда. Постоянно, сколько Денис себя помнил. Как только он, Денис, задумывал сделать что-то, чего отец не понимал или не одобрял, разговор всегда строился одинаково. Отец начинал перечислять все возможные трудности и опасности на пути и снова и снова задавал этот вопрос: «А сумеешь? А это – сумеешь? Сможешь? А?»
И на эти вопросы нельзя было упрямо отвечать «Да!», потому что все они неизменно сводились к тому, что Денису придется предать родителей или сидеть у них на шее до конца дней своих. «И это сумеешь? Совести хватит?!»
Отец знал лишь один путь: учиться, учиться и еще раз учиться. Получить профессию, устроиться на теплое местечко. «И ждать, пока страна в очередной раз перевернется вверх тормашками, а все теплые места прекратят существовать»,– заканчивал про себя Денис. Говорить об этом вслух не решался.
Когда мир вокруг рушится, остается не так много по-настоящему востребованных людей. Нужны те, кто может убивать. Их используют и отправляют в утиль. И нужны те, кто умеет торговать. Понимать, что нужно людям, лучше самих людей. Доставать то, что достать невозможно.
Денис это понимал, отец – нет. И объяснять ему было бесполезно. На один пример человека, который достиг успеха без высшего образования, отец приводил десяток примеров тех, кто спился и сторчался у него на глазах.
Так было всегда. До того вечера в парке. Тогда было темно и точно так же горели фонари. И дождь… Дождь тогда был сильнее. Он смыл многое, но не все. И парк был точно так же пуст, как сейчас. Точно так же огромен, стыл и молчалив. Он впитал в себя столько боли и страданий, что его нельзя было расшевелить парой капель крови…
–Где она?– прошептал Денис, покачиваясь перед огнем.– Где… где он?!
Ответа не было. Парк надменно молчал. Но вдруг что-то переменилось в сознании, и сердце, до сих пор яростно колотящееся, замерло, а потом припустило в два раза сильнее прежнего.
Денис развернулся и пошел в обратном направлении. Потом – побежал.
«И ты сможешь?– издевался отцовский голос.– Сможешь снова прийти туда? Увидеть то место?»
–Смогу,– выдохнул Денис на бегу.
Выбора не было. Потому что он тоже знает об этом месте. И если… то это единственное место, куда он может направиться.
Денис отогнал от себя воображаемую сцену: Фомин идет через лес, волоча за собой связанную, с заклеенным ртом Настю. Она плачет, пытается кричать, упирается, но ему плевать, он – сама смерть, неотвратимая и безжалостная.
Сцена послушно улетела, но на смену ей пришла другая. В ней Фомин шел и нес на руках Настю, которая не была связана, и рот ее был приоткрыт. А на землю капала кровь.
