За миг до того, как он уснул в удобной двуспальной постели, ему начало взгрущаться. К. Дж. Кловис имел полное право верить, как и верил, что никакой радости нет в том, чтобы иметь очертания кукурузного амбара под брезентом и иметь лишь одну ногу. От устройства его уже тошнило. Он выглянул в высокое слоистое окно на Стрельца в близком ночном небе, чувствуя тупую боль слезных протоков у себя под глазными яблоками; и подумал, скоро настанет…
Рано поутру под окном у Болэна вообще никто не движется. Вдоль всей обочины углами выстроились машины, пикапы и бортовые грузовики. Улица пыльна перед скатанными маркизами, обыкновенными лавками в краю, где «Монтгомери Уорд»
торгует пастушьими седлами. Башня абсарок
на южном конце Главной улицы; к востоку от городка рыба из беленых камней украшает табачного цвета горный склон, ее спинной плавник преувеличен там, где дети со своими камнями заходили слишком далеко.
В этот самый миг Болэну следовало бы видеть Энн. Неужто он боится ареста?
Какое-то время назад, когда Болэн и Энн только повстречались и так заинтересовались друг другом, Энн отправилась в Испанию с неким Джорджем Расселлом, молодым компаньоном ее отца. В Энн-Арборе у нее развилась реакция на бесплодную группу богемных игроков в бридж, что ошивались в Союзе
и с кем она, как художник, проводила время. Джордж, кто хотя бы казался решительным, каковым ее новый друг Болэн не был, убедил ее совершить это путешествие. В отличие от игроков в бридж, думала она, Джордж такой тип, кто способен принимать и передавать силу, большую силу «Дж. М.»
. Тем не менее ее общественные представленья были таковы, что она оказалась способна, невзирая на свою увлеченность Болэном, провести пробный прогон для своего европейского путешествия с Джорджем в детройтской гостинице. В том, что касалось Энн, он оказался едва приемлем. Финансовая сметка Джорджа не соответствовала его спаленным уменьям. Он казался зловеще неподходящ.
Скобочно: именно расстройство Болэна подтолкнуло его к первому мотоциклетному путешествию через всю страну. Ее отъезд вызвал в нем такое безрассудство, что он перенапряг мотоцикл и порвал цепь передней передачи под Монро, Мичиган (домом Джорджа Армстронга Кастера
, кто отправился на Запад
), на скорости семьдесят миль в час; и оба колеса замкнуло. Он попал в долгую ленивую последовательность косинусоид, прежде чем совершенно предался земле во взрыве грязи и асфальта, вслед за коим забили три изящных фонтана гравия; последний омрачил черты падшего мотоциклиста лишь на единое мгновенье того года. Не последовало никаких серьезных травм; лишь множество унизительных дорожных ссадин. Девять дней спустя он во весь опор уже мчался к Побережью.
Раздумья об Энн упорядочивали старанья Болэна; любое прозрение, получавшееся из нынешней свободы его состояния, сколь безответственной бы свобода эта ни казалась, в итоге счастливо отольется их матримониальными радостями. Он расскажет ей обо всех своих чумовых деньках. Он ей расскажет о своем мотоцикле в горах, о голубом глянце гололеда в Юте, когда он спускался по западному склону гор Юинта к прекрасным бесснежным городкам, багровым от холода; о том, как ел сэндвичи с кровянкой три дня, пока стоял лагерем в пустыне Эскаланте и на плато Водолея. Почти ни словом не упомянет красотку, которую то и дело кобелировал у входа в свою нейлоново-поливиниловую экспедиционную палатку «Эдди Бауэр»
, чей международный сигнальный цвет жженого апельсина привлек внимание охотника на крупную дичь в лесу; охотник этот наблюдал такую наплевательскую ебаторию в свои «лейц-триновиды»
8×32. Та же девушка, что купила ему «Сиреневый бриллиантин Флойда Коллинза», чтобы волосы его на мотоцикле оставались на месте, показала ему кой-какое Американское Пространство под Элко, Невада, в кустах у железнодорожной ветки. Ей нравилось, когда он говорил ей, что он дурак стопроцентной выдержки, который родился стоя и пререкаясь. То была прелестная осень — соколы спрыгивали с заборных столбов, словно маленькие самоубийцы, но лишь улетали прочь; осень гоночных шин «Данлоп К70», окружавших хромированные спицы, рисовавшие в ночи блистающие звездные пейзажи. «Мне только авто подавай,— говорила она.— А с таким и радио не включишь».
Увидеть сейчас Энн, ну, неважно. Я без средств. Хочу унижаться почтовыми переводами. Поцелуй меня. Я не из твоих никудышников.
По пути на Запад от реки Боулдер бортовые грузовики оставляли за собой громадный султан пыли. Та замывала собой боковины на виргинских соснах, высоко вздымалась за грузовиком и краснела в раннем утреннем солнце. Пластинки Джанго Рейнарта Болэну играть было не на чем.
Он подумал, как они вдвоем становятся единым целым, и эта мысль ему не понравилась. Тень блендера «Уэринг»
. Если не толковать о чистом супружестве, он не видел, почему это чем-либо лучше бильярдных сшибок, отмечавших их непредсказуемые многолетние хожденья вокруг да около друг друга.
Если б только увидеть ее. Вот в чем вся штука. Не мысль. Штука определенной весомости. Они бы бродили средь костей старого бизоньего сброса
, подбирая чешуйки яшмы и обсидиана, то и дело останавливаясь ради той первобытной румбы, что ведома всем мужчинам. У нее была б «виктрола»
для его пластинок Джанго Рейнарта. Они бы кренились и дергались от залитых зарею предгорий до сладкой, разбитой закатом предельности высокого одиночья
.
Зависнув в неопределенности — вопрос с Кловисом, чье письмо, причудливо изложенное, предлагало Болэну возможность производительного движенья, комплект скобок для вот этого другого. Но отвечать на предложение Кловиса его немного пугало, как прыгать с поезда,— не из-за того, что оно непосредственно соизволяло предоставить, но из-за того, чем грозило на дальнем пробеге. Раз начав, как остановиться? Как вообще бригадир на стройке по борьбе с вредителями уходит на пенсию?
Он написал Кловису и сказал: я весь ваш; приходите и забирайте. У меня оперативный радиус пятьдесят миль, нужда в: чистом постельном белье, алкогольных напитках в разумных количествах, безопасных наркотиках, одной зубной щетке «Тек» с натуральной щетиной и резиновой массажной накладкой для десен, деньжатах, достаточных, чтобы стирать или латать четыре пары «Ливайсов», четыре ковбойские рубахи вырви-глаз, восемь пар армейских носков, одну непромокаемую куртку «Филсон»
, жилет на пуху, один спальник в форме мумии, одну пару походных ботинок на «вибрамовой»
подошве, одну пару сапог «Нокона-Элеганте» с ковбойскими каблуками и голенищем-трубой, один шейный платок от Эмилио Пуччи
, одну пару артиллерийских варежек с выделенным указательным пальцем и один смокинг «После шести»
.
Он принял, иными словами, предложение Кловиса с ощущеньем, что с добавлением этой работы к распорядку дня жизнь его может восстановиться, как замороженный апельсиновый сок.
Непреклонно представит он себя вниманью Энн таким манером, что выйдет за пределы простой ссоры и вызова полиции.
Он станет легендой.
6
Сейчас пять часов утра Четвертого июля на ярмарочной площади Ливингстона, Монтана.
Накануне Болэн сидел на трибунах в нечестивой зачарованности Тони Хаберером
из Подковы Мула, Техас, кто объявился на брыкающейся лошади, которая, по ощущенью Болэна, была сравнима с безупречными фаэнами Эль Вити
, что он видел на Пласе-Майор. В один миг, утишившись у себя в уме, Хаберер, стоя в стременах, голова лошади между стоп, задние ноги ее высоко у него над головой, позвоночник изящно выгнут от талии назад, левая рука высоко в воздухе и так же невозмутима, как двадцатидолларовый соломенный «стетсон», покоящийся на голове: череда вот таких вот — иногда отраженных, с лошадью на задних ногах, танцующей в воздухе шимми, шпоры в электрическом контакте с плечами необъезженной лошади, потом вниз, потом вверх, затем вниз, покуда с трибуны судьи не дунет временем и лошадь не выгнется дугою по всему песку чокнутым галопом; наездник на подхвате бок о бок с брыкающимся, сумасшедшим животным, тот, что на мустанге, тянет к нему руки и покидает седло, скользит рядом с другой лошадью — необъезженный по-прежнему сам по себе брыкается дикими дугами с пустым седлом — и приземляется на ноги к: мгновенному замедленному движенью. Хаберер переходит к загону для мустангов с безукоризненным самообладанием; сафьяновые перчатки, обработанные ланолином, одним пальцем касается полей совершенного светлого «стетсона» с высящейся тульей; рубашка элегантно блузится складками мятого чернослива; линялые, слишком длинные «ливайсы» спадают к ятаганным сапогам, затуманенным инкрустированными кожаными бабочками. Болэн весь в поту: Пусть это буду я!
