В любом случае, Лука ей не позволит, даже если она решиться, я знаю. Он не позволит ей умереть, по крайней мере, пока я хочу, чтобы она жила.
Проснулся утром от головной боли, настырный солнечный луч пробрался в комнату через неплотно задернутые шторы и бессовестно бродил по моему лицу.
Вышел в коридор и встретился глазами с Лукой, память предательски подкидывала картинки о вчерашней ночи, заставляя полуживую совесть подавать признаки жизни.
На бледном лице капо все тоже хладнокровие и безоговорочное подчинение, а на губе след от моих кулаков. Я поежился, Лука не заслужил такого, верный друг и надежный соратник, который за мной в толпу головорезов и на край пропасти. Еще пару таких срывов и я останусь совсем один, рядом со мной будут сновать пресмыкающиеся и услужливые подчиненные, склоняя головы, но где-то в глубине души мечтающие отбросить ногой мое холодное тело и взойти на трон.
Отблески участия и дружеской поддержки в глазах Луки постепенно таяли, становясь чем-то вроде серого тумана. Я сам в этом виноват, вытираю ноги о того, кто всегда был рядом. Кто с детства стоял между мной и теми, кто распускал кулаки в надежде выжить меня из «системы».
—Как ты, Армандо?— голос Луки звучал больше обеспокоенно, нежели осуждающе.
—Нормально. Как она?— спросил я, кивая на двери соседней комнаты.
—Жива. Спит.
—Ранена?
—Порезала шею, но не глубоко.
—Вызови Джемму, пусть приедет и осмотрит Карину.
—Сделаю. Что-то еще?
—А что я могу? Кажется, вчера я сделал слишком многое — я шумно выдохнул и, прислонившись к стене, закрыл глаза.
—Совесть царапается, да?— усмехнулся Лука — значит, не все потеряно.
—Есть такое. Ее телефон у тебя?
—Лежит в сейфе. Только не говори, что хочешь вернуть его Карине.
—Хочу, но только на сегодня.
—Не думаешь, что это жестоко, Арман?
Мы спустились на кухню, взяли по чашке кофе и вышли во двор, закуривая сигареты.
—Жестоко? А как она хотела? Такие, как мы, Лука, не играют в войнушки на заднем дворе, мы их развязываем кровью и ею заканчиваем. Жестокость — наше второе имя. Карина думала, что один приготовленный обед всколыхнет мое каменное сердце? Так не бывает, друг. В любом случае, у нее есть выбор, воспользоваться возможностью связаться с прошлым или проигнорировать шанс, так что я все же великодушен. Я отдаю ей смартфон, чтобы успокоить свою чокнутую совесть, и чуть сгладить вину за вчерашнее. В то же время я покажу Карине, что ее жизнь в моих руках. Она будет жить, даже если будет мертва. Если я так пожелаю.
—Тебе не хочется быть с ней помягче?
—Зачем? Я был мягок, чтобы ее заполучить. Когда трофей висит на стене — к нему теряют интерес, разве не знаешь?
—Тогда зачем она здесь?— вопросы Луки откровенно начинали раздражать, в его голосе слышалось глупая жалость к Карине, это бесило до невозможности.
—Она экзотическая птичка, Лука. И возможно ей скоро придется петь для другого хозяина, но если она, наконец, начнет петь для меня — оставлю ее здесь.
—Не торопись с решениями и дай ей шанс. Не бросай из огня в огонь, она не успевает раскрыться, сделать взмах навстречу, а ты сразу отрезаешь ей крылья. Сбавь обороты, прошу как друг. Смерть невинной в нашем клане тебе не простят. О себе подумай.
Я задумчиво потер виски, а ведь он прав.
—Через семь дней у меня деловая поездка заграницу. Меня не будет две недели, ты останешься здесь, присматривай за ней, и будь осторожен. Глава северного клана доволен сделкой, но я знаю его аппетиты. Совсем скоро он попросит большего, и чего именно — понятия не имею. Отпусти со мной двоих лучших бойцов, остальные пусть охраняют наши территории. Что-то надвигается, Лука. Грядет буря.
Поднявшись на второй этаж со смартфоном Карины в руках, тихо просунулся в двери. Она не спала, но делала вид, актриса из нее никакая, усмехнулся и позвал.
Такой реакции от Карины я не ожидал, она, словно бросила камень в пуленепробиваемое стекло и оно, каким-то чудом, пошло трещинами.
Ее благодарные объятия отозвались в груди протяжным стоном сердца. Что это? Так не должно быть!
Быстро вышел из комнаты и поспешил на улицу, к припаркованному у дома автомобилю. Выжимая максимальную скорость, понесся по полупустым улицам, пытаясь проветрить гудящую голову.
Искренность опасна, она, как наркотик, вызывает привыкание. Как яд, убивает медленно и болезненно, истязая в агонии.
Завернув за угол, припарковался у невзрачного каменного дома, вошел и безразлично махнул встречающей у входа девушке.
—Проходите в комнату N 6, господин Герра. Кайли сейчас подойдет к Вам — слащавым голоском пропела девушка.
Я трахал извивающуюся в моих объятиях шлюху и думал о Карине. Сильнее наматывал кудрявые локоны Кайли на кулак и вспоминал рваное дыхание Карины, которая таяла от моих прикосновений в номере отеля. Чертова сука… Ведьма она что-ли?
Закончив, осмотрел растекающееся по животу шлюхи сперму и приказал, собрав в интонации весь холод.
—Скажи, «Я скучала по тебе, Арман»!
—Я скучала по тебе, Арман!— повторила Кайли, невинно хлопая глазами.
Не то, в глазах — наигранность и ложь, а в движениях — желание избавиться от полоумного клиента поскорее и пойти тратить внушительные чаевые.
Я хочу, что бы Карина скучала по мне, ждала и обнимала при встрече, чтобы хотела этого сама.
Можно ли заставить человека быть искренним? Нельзя? Просто вы — не Армандо Герра! Я — смогу, сделаю все, чтобы она смотрела на меня, как раньше.
Глава 17
Карина
Полчаса я трясущимися руками листала диалог с Мариной и не могла себя заставить написать ни слова.
Рассматривала ее счастливое лицо на фотографиях и не знала, стоит ли вообще что-то говорить.
—О, ты в сети! Привет, подружка. Какие новости?:)— я прочла новое сообщение от Марины, и улыбнулась.
Сомнения исчезли, но неуверенность и страх ядовитыми змеями обвивали сознание, а тоска по родному человеку выбивала горячие слезы из глаз.
Каждое сказанное мной слово будет ложью, каждый смайлик — неправдой. Я должна стать частью нелепой легенды и притворится, что моя жизнь похожа на сказку.
Так есть ли смысл в этих фальшивых разговорах?
Я с тяжелым сердцем напечатала ответ, закончила диалог, сославшись на занятость, и заблокировала экран смартфона.
Арман провел четкую границу между моим прошлым и настоящим, выстроил глухую стену, увитую острой колючей проволокой, каждое мое движение, любой крошечный шаг назад отзывался болью.
