- Ой, что-то у меня сердце не спокойно! – заорала бабка, а я так и не поняла, чего она так орет. Вроде же нормально разговаривала! – Пойдут, дите в спальне проверю! И окно закрою! А то застудится! Я же его в спальне на втором этаже положила!
Спальня? На втором этаже? Так, а что здесь спальня?
- Иди, - произнес Алексашка, усаживаясь за стол.
- Ничего, барин! Не кручинься! Одумается Настасьюшка твоя, вернется! – вздохнула бабка, не желая уходить просто так. – Молодо – зелено. Посидит, поплачет…
- Да что-то не видно, чтобы она сильно убивалась! Мельница снова вертится. Неужели старый мельник часть силы ей все-таки передал? Хотя, помер он раньше. И его бесы у меня! Не может мельница просто так вертеться, - задумчиво произнес Алексашка. – Что-то здесь нечисто.
- Ой, да брось, барин! –снова запричитала бабка. – Ну дура она, молодая! Ну увидала чего лишнего! Или донесли люди добрые! Но что уж тут такого? Ты – барин видный. Девки сами за тобой бегают! Ты хоть уважение имеешь к жене будущей! Другие вон, наберут сенных девок, сделают театр. И это при живой жене! А ты прятался, дабы не смущать ее! Ну вот кто из мужиков до девок не охоч, а? И она это уразумеет со временем! И будете жить счастливо.
- И ведь главное, разрешение на брак выспросил! – усмехнулся Алексашка, тяжело вздохнув и обрушив руку на какую-то бумагу. – А она сбежала!
Он поднял бумагу, посмотрел на нее и снова бросил на стол.
Ого! Неужели он любит Настю? Хотя, разве это любовь? Если любят, то вряд ли будут деревенским девкам под юбки лазить.
- Думаешь, явится она сюда? – внезапно спросил Алексашка.
- Явится, явится, - успокаивала бабка. – Куда денется! Только обида у нее на тебя страшенная!
А сама на меня зыркнула. Я поспешила спрятаться. Так, погодите! Бабка мне что-то глазами показывала. В сторону так оп!
- А что мне? К ней полезть нужно было, как приспичило? – внезапно вскочил Алексашка. Он резко провел рукой по золотым волосам, лохматя их. – Ты же помнишь, как тяжко рожала! Я даже в церковь пошел! Свечку ставить. Ну думаю, уж коли это не поможет! Где ты видывала, чтобы колдун в церковь на поклон шел! А я пошел! И церковь поправил потом, как дочь родилась!
- Ну, молодая, горячая кровь! Да разве ей объяснишь? – вздохнула бабка, снова зыркая на меня.
- Почто ей больно делать?! Пусть отойдет, переболит, а потом все по-прежнему будет! А сроку –то минуло совсем ничего! И что я за мужик такой будут, чтобы бабу свою зазря гробить! – выкрикнул Алексашка и упал в кресло.
Хм… Как тут все неоднозначно! Впрочем, не мне судить! Мне Миленку нужно домой вернуть. А уж потом с ее папаней разбираться.
Бабка уже дергала головой, словно у нее нервный тик приключился, и шею заклинило. Ладно! Рискнем!
Я стала крабиком пробираться обратно, стараясь не торопиться и проверять куда наступаю Ничто так не мотивирует быть осторожной и ловкой, как кусты колючей ежевики!
Спрыгнув и отбив все ножки о каменные плиты, я настороженно осмотрелась. Никого вокруг не было. И петух не кричал.
Стоило мне только обуться, как вдруг послышался скрип открывающейся двери. Она не открылась, а приоткрылась, словно зовя меня протиснуться внутрь.
- Вернулась! – вздохнула бабка, осматривая меня со всех сторон. – Исхудала-то как! Совсем глядеть больно!
Ага! Только задница в печку не пролезает! Как вспомню, так убивать хочется!
- Ты за дочкой? – полушепотом спросила бабка. – Али насовсем?
- Где моя дочь? – спросила я, а голос дрогнул. Бабка вздохнула и повела меня по темному коридору, напоминавшему музей. Поместье спало, поэтому каждый шаг отдавался от стен.
- Тут она, - прошептала бабка, вздохнув и посмотрев на меня, мол, как же так! – Только погодь!
Возле колыбели спала девушка, разодетая как кукла. На ней был кокошник и платье – самовар, в котором вполне мог жить вместо шатра целый бродячий цирк.
Бабка что-то стала шептать, как вдруг, девка заворочалась, что-то проворчала во сне и захрапела. Теперь стало ясно, что спит девка крепко.
- Иди! Бери свою Миленку! - вздохнула бабка. – Не ест она ничего у нас!
- Понятное дело, - заметила я, беря на руки теплую дочь. Ощупав ее как следует, я убедилась, что сонная малышка настоящая. Прижавшись щекой к доченьке, я вытерла о пеленки скатившуюся слезу. Не думала, что увижу ее и вот так вот обниму!
- Пойдем! Пока не поймал! – кивнула старуха, а огонек ее огарочка свечи дрогнул. Тени запрыгали на стенах, принимая самые жуткие и уродливые формы, словно пытаясь меня о чем-то предупредить. На душе как-то тревожно стало!
Глава пятьдесят восьмая
Я опомнилась и поспешила вслед за старухой, которая уводила меня подальше от комнаты. Я слышала, как в спину заливисто храпит кормилица.
- Бедная девочка, - сокрушалась в полголоса бабка, то и дело зыркая на меня и качая головой – Что ж ты опять вернулась? Что ж тебе на твоей мельнице не сиделось! Сидела бы там, и меня бы не подставляла бы… А то из-за тебя он и меня в сундук посадит.
- Что? – спросила я, опомнившись. – Какой сундук?
Я прижимала голову дочки с груди, стараясь, чтобы она не расплакалась. Детский плач, его ого-го как слышно!
- Куды всех бисяков сажают! – удивилась бабка. Я повернулась, видя как глаза ее в темноте горят.
- А! – дернулась я, застыв в беззвучном крике. Ну еще бы! Зрелище было жутковатым!
- Что? – спросила бабка, присматриваясь ко мне светящими глазами.
- У вас глаза светятся, - выдохнула я, покрепче прижимая ребенка к себе.
- А! - застыла бабка, открыв рот в таком же беззвучном крике. Словно ей было страшнее, чем мне. – Так, Насть… Тебе че? Сила перепала, раз ты меня как есть увидела? Караул! Мать моя… Ой, сердце мое…
Жуткая бабка за сердце схватилась, пытаясь отдышаться. Она занесла руку, словно собиралась перекреститься, но потом что-то передумала.
- Нась, скажи, что это неправда… - голос бабки прозвучал подозрительно умоляюще. А она бросил на меня подозрительный и тревожный взгляд. – Я чуть не перекрестилась… Нась… Не смотрит на меня так… Брешешь небось… Просто сказал тебе кто-то! А! В деревне проговорились, что Алексашке бесяки служат!
- Нет, я вижу, - заметила я, замечая маленькие рожки среди седых волос. Я даже не смогла скрыть удивленного взгляда. – И рожки вижу…
- Где этот дурень, который тебе силушку ведьмовскую дал? – внезапно скуксилась и заныла бабка, словно у нее зуб разболелся. Где этот идиёт, которому жизня надоела? Я его сама голыми руками удавлю! Ты мне только скажи, кто тебя ведьмой сделал, Нась!
- Не скажу! Выведи меня отсюда, да так, чтобы Алексашке не попалась! – попросила я, видя, что бабке совсем плохо. – И вообще, почему, если ты бес Алексашки, ты мне помогаешь?
