- Гляди, понравился ты девке! – хохотнул Леший, а его смех пронесся над верхушками вековечных елей. – Она вон! Решила голая топиться!
Уже на мелководье, я поняла, что меня должны отпустить, но почему-то не отпускают.
- Настя, - послышался язвительно - ласковый голос. – Послушай меня, кувшинка моя…
О! Меня так еще никто не называл! А с чего это вдруг такие любезности?
- Еще раз г-г-говорю! Я к-к-клад искала! – выдохнула я, глядя в глаза водяному. – Там было что-то вроде…. Водица-водица, иду не топиться, свое забирать, свое д-д-доставать…
- Настя! Руку разожми! Я понимаю, что ты очень хочешь замуж, но я сказал: «Нет!», – заметил водяной и опустил глаза вниз. У меня от холода не только губы посинели, но и руки судорогой свело. Я как осознала, что тону, как вцепилась в первое попавшееся, и все…
- А мне показалось, что вам п-п-приятно! Вам п-п-приятно, а мне с-с-спокойней! – заметила я, пытаясь уговорить пальцы отпустить водяного. Одна рука держалась за его за волосы, а вторая – самая бесстыжая, знала, за что хвататься. – У меня п-п-просто с-с-судорога! С-с-сейчас п-п-пройдет… Ну, п-п-по - крайней мере д-д-должна!
- А мне что потом делать с судорогой? – спросил водяной. А я не смотря на холод и страх утонуть, чувствовала какое-то необъяснимое влечение.
Но спасибо ветру!
Ветер, который до заплыва казался мне теплым, вдруг показался пронзительно холодным и немного отрезвил меня.
- К тому же, если бы я решила т-т-топиться, то вряд ли бы ст-т-тала разд-д-деваться! Так бы и бу-бултыхнулась! – добавила я, заглядывая в глаза красавцу, на котором висела одной рукой. – И развешивать одежду по … по…
Я обернулась на кусты, видя, что моей одежды нет! Ни белого платья, ни панталон!
Глава одиннадцатая
Я уже мало чему удивлюсь! Даже если ночью ко мне еще какой упырь в моих панталонах завалится!
- Ты что? Развесила ее по кустам? – спросил водяной, а я смотрела на него с негодованием.
- А мне что? В грязь складывать?! – возмутилась я, в надежде, что ее просто ветром сдуло! И плавает она где-нибудь. Или среди кустов валяется!
- А ты знаешь, что одежда, развешанная по кустам, это – подарок русалкам? – произнес водяной. – Так что, считай, что ты подарила им свою одежду.
- Ничего я им не дарила! – возмутилась я. – У меня вообще эти панталоны – единственные, между прочим!
Я опустила глаза вниз на свою руку, вспоминая голос дедушки: «Как рыбка клюнула, так сразу подсекай!».
- Ничего не знаю! Шла бы ты домой, Настенька, - холодно произнес водяной.
- Голая?! – возмутилась я, глядя на него с прищуром. Нехорошим, между прочим!
- Да хоть голая! – заметил водяной, едва заметно усмехнувшись. – Так что, Ненастенька, моя! Сама виновата! Незнание не освобождает от ответственности! Дуй домой!
Значит в моих трусах теперь какая-то русалка полощется, а я тут должна кустотерапией заниматься!
- А если я стесняюсь? – спросила я, глядя прямо в глаза водяному. Я старалась не смотреть на соблазнительные изгибы роскошного мужского тела. До чего же красивыми бывают некоторые сволочи!
- А ты глазки закрой! И не стесняйся! С тем, что про тебя бабы говорят, когда белье полощут, поверь, ты можешь голая по деревне бегать. Хуже уже не будет! – заметил водяной гадким голосом. И снова улыбнулся мне в ответ. – Все, иди, Ненастенька моя. На мельнице мешочек какой найдешь, дырки сделаешь…
Значит так, да?! Ну погоди!
Я, конечно, в рыбалке так себе! Для меня что мормышка, то блесна! И весь мой рыболовный опыт сводился к сидению в панамке с дедушкой ради двух рыбешек. Я тогда была сплошным обгоревшим комариным укусом, свято уверившаяся, что силявка – это пьяная женщина легкого поведения.
Но сейчас, когда я поймала мужчину за золотую рыбку, исполняющую три желания, упускать свой шанс я не собиралась.
- А я никуда не пойду! – возразила я. – Я вообще из воды не вылезу, пока мне одежду не вернут! Мне то ли стыдно, то ли холодно! Я еще не поняла! А воде как бы теплее!
- Значит так, Ненастенька ты моя, - заметил водяной. Он взмахнул рукой, а я почувствовала, как на мне появляется платье. Я, конечно, не смыслила в местных модах, но это платье выглядело так, словно его сделали из чистого золота. Однако, это была искусная вышивка.
Нет, а золотая рыбка точно была просто рыбкой, а не частью тела? Точно? Нет, я просто спросила!
От неожиданности я отпустила чужую золотую рыбку, которая так и недодала мне два законных желания.
Водная гладь снова была чистой и невозмутимой. Я смотрела на нее, понимая, что пришла я сюда за сундуком! А сундук так и не добыла. Может, я что-то перепутала? Может, стоит попробовать еще раз!
- Я тебе сейчас попробую! – послышался голос водяного. Ой, а я что? Вслух сказала? Да?
Глава двенадцатая
Он резко вынырнул и обдал меня брызгами. Сделав несколько шагов назад я смотрела как красавец подплывает ближе.
- Мне нужно сундук достать! С чертями! - пояснила я, высматривая его в воде. Нет, нет ну мало ли! Вдруг он светится! - Сундук мельника!
Водяной посмотрел на меня, а его глаза сузились до двух подозрительных щелок.
И тут я услышала, как где-то скрипит мостик и слышится старческий голос: «Пошла, сатана!».
В полумраке я увидела силуэт скрюченной бабки, которая тащила через мостик тощую упрямую козу. Коза верещала и упиралась.
Мостик качнулся, а водяной резко обернулся.
- Ах ты ж, сто тебя подыми совсем! Иди, захухря! – выдала бабка, а они с козой застряли посреди моста. Коза орала, как потерпевшая, бабка пыталась ее переорать. Пока что была ничья.
- Так! – напрягся водяной. – Девяносто девять…
При чем здесь девяносто девять?
Кажется, он даже успокоился.
- А что означает девяносто девять? - спросила я, глядя на то, как бабка тащит козу дальше. Мостик страшно скрипел, качался и, казалось, вот-вот оборвется.
- Жертву! – произнес вместо Водяного голос Лешего. Он пробежал по верхушкам деревьев. – Как сотый пройдет, так в воду упадет! Дань водяному!
Я посмотрела на красавца, вынырнувшего из воды, как на кровожадное чудовище.
- Итак, на чем мы остановились? – спросил водяной, подплывая ближе.
- Иродовы кости! Куды! Куды! Свербигузка! – заорала бабка, а услышала, как по мостику мчится коза, причем, в обратном направлении. А следом за ней, со всей пенсионный прытью летит бабка.
Мостик внезапно обрывается и коза, и бабка летят в воду.
Бульк – бульк!
