–Здравствуй, Джек,– начинает она.
Он кивает и опускает глаза вниз.
–Хочешь чего-нибудь? Колы или, может, горячего какао?
Он мотает головой, косится на выставленную в углу камеру, которая записывает разговор, и тыкает в лежащий перед ним блокнот. Потом пишет: «Она обязательно должна быть?»
Санна кивает.
–Как ты?– спрашивает она.
Джек пожимает плечами.
–Хочу, чтобы ты знал, что я и все, кто работает с тобой, очень сожалеем о том, что случилось. Я понимаю, что тебе сейчас очень плохо. Но нам правда надо с тобой поговорить, и это срочно, так что мы очень ценим, что ты сегодня здесь.
Он рассматривает ее. Глаза у него блестят, а краснота вокруг глаз говорит о том, что он плачет, когда никто не видит.
–Как только тебе станет трудно, мы сделаем паузу. Тебе нужно просто дать знак, чтобы мы прервались. Хорошо?
Он кивает.
–Вот как все будет происходить. Я буду задавать тебе вопросы. Ты сам выбираешь, хочешь на них отвечать и сколько хочешь сказать, но я хочу, чтобы ты знал: чем больше деталей ты дашь мне сегодня, тем проще нам будет найти того, кто причинил зло твоей маме. И в то же время я хочу, чтобы ты понимал, что на тебе нет никакой ответственности за то, что будет происходить. Это моя работа. Я всего лишь прошу тебя о помощи.
Он снова кивает и одновременно косится на камеру.
–И наконец я хочу, чтобы ты знал, что здесь ты в полной безопасности. Ничто из тобой сказанного никуда дальше не пойдет. Никто, кроме меня и моей команды и тех, кто сейчас находится в соседней комнате, ты их видел сейчас, не узнает о том, что ты рассказал.
Он внимательно смотрит на нее, его лицо ничего не выражает. Санна указывает на маленький наушник у себя в ухе. Следователь по работе с детьми, женщина с железной хваткой, но мягкими манерами, дала ей его вместе с кучей инструкций, которых оказалось больше, чем она могла бы запомнить. Она знает, что все в соседней комнате: следователь, психиатр, юридический представитель и прокурор, сейчас наблюдают за каждым ее движением и слушают каждый звук, слетающий с ее губ.
–Начнем?– спрашивает она.– Тебе удобнее пользоваться своим телефоном или бумагой?
Джек хватает со стола карандаш и придвигает блокнот поближе к себе.
Санна склоняется вперед, выставив перед собой локти.
–Не расскажешь мне немного о своей маме, Ребекке?
Он пожимает плечами.
–Как я поняла, ей иногда бывало плохо?
В гарнитуре Санна слышит, как следователь откашливается. Но Джек кивает.
–И каково было тебе?
Он снова пожимает плечами.
–В последнее время она тоже плохо себя чувствовала?
Он кивает и уставляется в стол.
–Вы получали помощь? Поддержку от кого-то, соцслужбы там?
Новое пожатие плеч.
–А еще от кого-то?
Он мотает головой. Санна взвешивает следующий шаг.
–Хорошо,– наконец произносит она.– Это, наверное, тяжелый вопрос. Но ты помнишь вечер вторника, когда пришел домой?
Он смотрит на нее без выражения и ничего не отвечает.
–Помнишь, где вы с мамой были во вторник вечером?
Он внимательно смотрит на нее. Моргает, но по-прежнему сидит неподвижно.
–Джек, я не хочу тебя волновать, но постарайся, пожалуйста. У вас дома ты видел кого-то еще?
Его взгляд перемещается на стену за ее спиной, потом опускается на руки, и только тогда он кивает, почти незаметно. Ее пронзает ощущение того, какой он маленький. Плечи опущены, голова склонилась вперед. Она рассматривает его, в голове возникает неподъемная мысль: видимо, Джек все же видел того, кто убил Ребекку.
–Кто это был?– осторожно задает она следующий вопрос.
Он начинает трястись, его трясет так сильно, что он едва может прижимать карандаш к бумаге. Санна склоняется к нему и мягко накрывает ладонью его руку. И тогда он начинает плакать. В гарнитуре дознаватель по работе с детьми делает ей предупреждение и предлагает прерваться. Санна легонько сжимает ладонь Джека, прежде чем отпустить ее.
–Все хорошо,– говорит она.– Ты здесь в безопасности. Никто тебя не обидит.
Джек хлюпает носом и утирает лицо. Потом пишет: «Я устал».
–Я понимаю. Но если попытаешься, только один раз, но очень хорошо попытаешься, хотя бы имя? Или если ты не знаешь того человека, может, ты можешь вспомнить что-то до того момента, как спрятался? Это был мужчина или женщина? Высокого роста или низкого? Со светлыми или с темными волосами? Были у этого человека, например, татуировки или тебе еще что-то запомнилось?
Ее снова предупреждают и призывают прервать беседу, иначе кому-то из них придется войти и сделать это за нее. Она поднимает вверх руку и показывает на камеру, что ей нужно еще пять минут. С большой неохотой они соглашаются.
Джек выглядит потерянным, словно гулял и заблудился в опасном районе.
–Попробуй нарисовать что-то, что запомнил, что угодно.
Он колеблется. Потом принимается за какой-то набросок. Это лицо. Оно предстает перед Санной как отражение в воде, постепенно проясняясь все отчетливее и отчетливее. Лицо белое и круглое. Глаза огромные, хищные. Черты лица Ребекки. Вокруг щек вздымаются языки пламени. Санна смотрит на изображение, ждет, пока Джек отложит карандаш.
–Это твоя мама?
Он снова смотрит вниз на свои руки.
–Я тоже потеряла того, кого люблю,– тихо произносит она и сильно трет правую руку, почти с маниакальной настойчивостью, сама того не замечая.– Я знаю, как это больно.
Какое-то время они сидят молча, Санна ждет, чтобы его дыхание выровнялось.
–Что ты видел во вторник вечером, Джек?
Следовательница снова покашливает и повторяет, что пора заканчивать.
–Что ты видел?– снова спрашивает Санна.
Джек кладет руки на стол раскрытыми ладонями вверх. Так делал Эрик, когда искал у нее защиты. Она осторожно наклоняется вперед и просовывает свои руки под руки Джека. Она словно сама теряет ощущение времени. Думает о том, что Джек совсем ненамного младше, чем сейчас мог бы быть Эрик. Всего на мгновение ей представляется, что она держит за руки своего сына.
Потом она замечает его наручные часы. Они старые, из черного пластика или резины. Громоздкие. По какой-то причине он носит их циферблатом на запястье. Может быть, они ему слишком велики и поэтому так перевернулись. Но дело не в этом, а в том, о чем они ей напомнили.
У Эрика среди игрушек были очень похожие старенькие часы «Касио». Он нашел их на парковке перед супермаркетом и притащил домой, хотя циферблат у них был разбит.
