–По-хорошему, бумаги нужно отправлять в шредер, но жизнь слишком коротка,– заявила она по дороге к воротам.– Я скажу Келли-Энн, что вы заходили.
Тельма смотрела, как Несс резко отъезжает от дома; она определенно торопилась. Что же было написано в том сообщении? Тельма вернулась на подъездную дорожку и, отбросив сомнения, открыла мусорный бак. Вытянув руку, она почти дотянулась до выброшенных писем. Разве это считается кражей, раз они уже в мусорке? И потом, Тельма лично проследит, чтобы все бумаги отправились в шредер.
В конце концов.
Глава16,
Где интенсивная зумба оказывается слишком интенсивной, а в раздевалке кипят страсти
В тот же вечер, в двадцать семь минут седьмого, Мэнди-ранее-Пиндер (Шафранска? Сцепанска?) не была замечена в числе участниц урока по интенсивной зумбе, который проходил в здании бывшей фабрики кормов для скота, ныне переоборудованной в дорогой фитнес-клуб «Формы будущего». Устроившись, как она надеялась и молилась, незаметно в задней части зала номер три, Пэт спрашивала себя, кем она себя вообразила. Праведная смесь азарта, сомнений и любопытства, которая так разгорячила ее при просмотре новостей прошлым вечером, угасла; неловко сидя на полу, она задавалась вопросом: что, если ее чувства были вызваны беспокойством о Лиаме, а не верой в существование какого-то мошеннического заговора с участием Топси.
А вся эта история со злополучным колл-центром и его подозрительным оператором… это же просто смешно. К тому же беспокойство по поводу Лиама тоже немного улетучилось. Пэт все-таки заглянула в его комнату после обеда – никаких следов противозачаточных, но самое главное: он казался прежним, сдержанным. Опять появились черные футболки, музыка, звучащая из его комнаты, вернулась к своему обычному немелодичному ритму, а когда на ужин подали макароны с сосисками, он сказал «спасибо, Найджелла» привычным усталым тоном.
Более того, он выглядел поникшим и грустным, как тогда, когда исчез хомяк Аполлон. Что бы там ни происходило у них с кельтской поэтессой, все это, по-видимому, закончилось. Так что единственное настоящее беспокойство Пэт было связано с ее фигурой. Неутешительное сочетание дверцы шкафа и окна в комнате Лиама в тот день неожиданно и обвиняюще отразило ее саму под совершенно отвратительным углом, и никакое втягивание живота не могло спасти ситуацию. Вот почему Пэт, терзаемая сомнениями, оказалась в глубине танцевального класса, где атмосфера разительно отличалась от занятий по пилатесу, которые она посещала время от времени.
Начнем с самого помещения: натертый до блеска деревянный пол, слабый запах корицы, обшарпанные кирпичные стены, беспорядочные металлические столбы или балки, покрытые глянцевой краской, черно-белые фотографии тел, извивающихся под таким углом, что Пэт вздрагивала от своего отражения в дымчатых зеркалах и судорожно втягивала живот (снова). Всем своим видом этот зал подчеркивал серьезность своих намерений – куда до него местному Дому культуры в Борроуби с пластиковыми стульями и плакатами о дружбе от детского кружка.
А уж об участницах и говорить нечего. Мэнди-ранее-Пиндер по-прежнему отсутствовала, но здесь была веселая Джо из банка с прекрасным стройным телом и в очень дорогом гимнастическом купальнике. Здесь это, похоже, было нормой – стройные тела и дорогие купальники. Пэт перевела взгляд на свой собственный наряд. Ее трико хранило следы многолетней стирки с различными комбинезонами и комплектами для регби, легинсы сморщились, а повидавшая много пластиковая бутылка с водой оказалась в одиночестве в море розовых, оранжевых и голубых стальных фляжек. Добавим к этому атмосферу: разговоры вполголоса, прерываемые растяжкой и глубокими вдохами, поворотами и сгибаниями. Никто не смеялся.
Пэт подумала об Ольге, своей подруге с занятий по пилатесу. Однажды они так смеялись, пытаясь «удержать таз», что это привело к небольшой катастрофе. Пэт незаметно проверила, на месте ли ее прокладка «на всякий случай». Но тревожнее всего выглядела инструктор. «Меня зовут Кейт!»– рявкнула она, настраивая свой айфон и подключая его к какой-то сложной звуковой системе (Пэт вспомнилась видеокассета с упражнениями Розмари Конли). Кожа да кости, а во впадине между ключицами поместится чашечка из «Старбакса». А ее улыбка! Мрачная улыбка «я профессионал» напомнила Пэт того ужасного инспектора из министерства образования. Ничего общего с Олли, инструктором по пилатесу. Пэт не могла себе представить, что Меня-зовут-Кейт примется распевать арии из «Эвиты»
[22] или бодро восклицать: «Дамы, сжали ягодицы! Я хочу, чтобы мы здесь раскалывали грецкие орехи!»
Меня-зовут-Кейт закончила манипуляции и протрубила: «Время интенсивной зумбы», но прозвучало это как угроза, а не как призыв к действию.
И тут дверь из дымчатого стекла открылась и в зал тихо вошла Мэнди – загорелое бесстрастное лицо, серебристо-голубые тени для век сменились серебристо-зелеными,– заняв свободное место рядом с Джо. Пэт показалось или Джо не рада видеть Мэнди?
«Время интенсивной зумбы»,– снова провозгласила Кейт таким тоном, что стало совершенно ясно, что она думает об опоздавших. Занятие началось, а лицо Мэнди оставалось пустым и бесстрастным.
Интенсивная зумба.
Что ж, они не врали.
После занятия Пэт вспоминала, как ей становилось все хуже, в груди все сжималось, пока она пыталась сделать вдох между движениями, которые становились все сложнее и мудренее. Сальса, самба и различные прыжки с ноги на ногу – у остальных, казалось, не было с этим никаких проблем, и только Пэт неуклюже изображала нечто отдаленно похожее, радуясь, что выбрала последний ряд.
К счастью, Меня-зовут-Кейт была слишком занята выкрикиванием инструкций – тон и сила ее голоса при этом нисколько не менялись (как эта женщина обходится без дыхания?), но Пэт по-прежнему ощущала беспокойство, которое уходило корнями к миссис Хезерингтон из Коттингемской средней школы, что в любой момент раздастся крик: «Эй, ты там, сзади! Ты, в помятых легинсах и сползающей прокладке от недержания!»
О чем она только думала? Идея незаметно понаблюдать за Мэнди давно вылетела в окно; ее мир сузился до пары костлявых ягодиц цвета аквамарина перед ней, сгибающихся и пружинящих в собственном ритме и не останавливающихся ни на секунду (в отличие от Пэт – и там была далеко не секунда) под постоянные возгласы Меня-зовут-Кейт: «Давайте-ка поднимем градус».
Закрыв глаза, она все еще могла представить ухмыляющееся лицо того банковского менеджера, размахивающего своим счетом в баре, но этот образ становился все менее ярким. Ну захотел он напиться шампанского за пять тысяч, ну и пусть. Пэт попыталась подумать о своем отражении в зеркале. Но и этот образ также исчезал, потому что сейчас ее тело вел один-единственный инстинкт: выживание. В редкие тридцатисекундные перерывы на воду, когда женщины яростно пили из своих дизайнерских фляжек, Пэт даже не пыталась дотянуться до своей бутылки, а просто стояла, положив руки на колени, пытаясь восстановить дыхание и замедлить стук сердца.
