–Лиам,– позвала она.
И вот во второй раз за этот день на ее кухонном столе рыдал подросток.
Глава38,
Где в церкви святой Екатерины снисходит ясность
В тот вечер, около семи часов, каждая из трех подруг погрузилась в размышления в разных местах.
Лиз сидела на кровати в гостевой спальне. На одеяле рядом с ней лежала синяя пластиковая коробка с вещами Топси, которую она забрала из Гортопса. После встречи с Келли-Энн мысли о Топси не выходили у нее из головы. Не так, чтобы это вызывало чувство скорби или беспокойства,– скорее казалось, будто она где-то рядом, столь же непреклонная и меланхоличная, как и при жизни. Взять, например, визит Джейкоба в место, которое скоро станет его новой школой. Держа в руках фестонные ножницы, Лиз представляла, как Топси слушает его торжественный голос, описывающий классную комнату… «Везде наклеены ламинированные этикетки, бабушка, везде… и все должны сидеть на одном месте, и у каждого должен быть свой ящик для хранения вещей, и ящик нужно содержать в чистоте».
Леони сомневалась. Миссис Франклин показалась ей учительницей старой закалки – «эдакая генеральша», как она выразилась,– а разве это то, что нужно Джейкобу? Лиз, однако, была уверена – это именно то, что нужно Джейкобу, и, судя по ламинированным этикеткам и чистым ящикам, Топси бы с ней согласилась.
Она отложила ножницы и достала блестящий стальной свисток. Словно наяву послышался голос Топси на игровой площадке в далеком сентябре… «Мальчики и девочки, СМИРНО!»
«Она покоится с миром». Так сказала Келли-Энн, но Лиз с некоторым потрясением поняла, что сомневается. Не в том, с миром или нет покоится Топси – если Топси вообще существует в той или иной форме. Нет, скорее в словах Келли-Энн не чувствовалось уверенности. Звучало так, будто она пытается убедить сама себя. Лиз представила серые, довольно водянистые глаза Келли-Энн, ее слегка обрюзгшее лицо с плотным макияжем. Она вспомнила рассказ Пэт о Келли-Энн и Льорете (сколько ему лет?)– и мечты, связанные с домиком у моря, стали куда понятнее. Лиз снова почувствовала, как они хрупки, как зависят от окружающих… от Льорета, от Несс… от Рокки.
Особенно от Рокки.
Она все еще не знала, как ей относиться к поступку Тельмы. От сестры Паулы она слышала, что Рокки совсем пал духом. Лиз помнила подобные падения, когда его ловили на нарушениях, и не в последнюю очередь тот скандал с «Козырными картами»… Она представила обычно жизнерадостное лицо, искаженное шумными, беспомощными рыданиями и заикающимися обещаниями никогда больше так не делать… Лиз покачала головой, отгоняя этот образ. Рокки совершил злой, подлый поступок и причинил Келли-Энн много боли…
Келли-Энн.
Она словно наяву слышала эти слова… Это моя единственная мечта, Лиз. Она слегка вздохнула. Сколько же раз за эти годы Келли-Энн говорила подобные слова?
Лиз вспомнила недовольную девочку, разбушевавшуюся из-за своего пони; фальшивые пятна во избежание неприятностей; роман с женатым ветеринаром. И снисходительный тон Топси: Маленькая проказница. У меня не хватило духу отчитать ее.
Вообще-то она зря тратит время. Завтра ее ждет книжный клуб, и нужно прочитать по крайней мере еще четыре главы «Разломанного печенья», чтобы хоть как-то поддерживать дискуссию. Вздохнув, Лиз потянулась на цыпочках, чтобы поставить коробку обратно в шкаф, но что-то помешало ей задвинуть ее обратно к стене. Это оказалась старая таблетница матери; должно быть, она выпала из коробки с ее вещами. Лиз вспомнила такую же таблетницу в Гортопсе… Пальцы Топси, аккуратно отсчитывающие таблетки… Что она тогда сказала? Опять эти? И что-то о какой-то игрушке, но Лиз не могла вспомнить, что именно.
Любопытный выбор фразы: она принимала что-то еще? Лиз нетерпеливо пожала плечами. Хватит с нее догадок и сомнений.
Она все еще сидела там, проводя пальцами по таблетнице, когда запищал ее мобильный. Тельма. Что ей нужно?
* * *
Пэт сидела в машине, припаркованной у ворот на Мур-роуд, и смотрела на огни, зажигающиеся в долине. С тех пор как часы перевели вперед, стало заметно светлее. Было уже семь, но небо над Пеннинскими горами все еще окрашивалось в серые и абрикосовые тона.
Она сказала, что ей нужно на заправку «Шелл» за молоком, а сама приехала в этот укромный уголок, как делала время от времени, когда нуждалась в пространстве и покое. В долине Йорк мелькали янтарные и белые огни, и Пэт подумала о том, что за этими огнями скрываются целые жизни: заполнение посудомоечных машин, сериал «Ферма Эммердейл», глажка рубашек. Может быть, люди занимались греблей, может – любовью (менее вероятно в семь часов вечера, но как знать); может, смотрели в темноту, как она, смотрели и размышляли.
На первый взгляд они с Родом были образцовыми родителями. Пэт обняла Лиама и сказала, что любит его и, какой бы выбор он ни сделал, она всегда будет рядом, а Род шаркнул ногой, стукнул сына по спине и сказал то же самое, но более невнятно и намного короче. Они обратились в школу, которая обещала проследить за этим вопросом. Насколько Пэт знала, пост Люка на Фейсбуке был удален.
Вот только…
Она знала, что Род был шокирован и встревожен; она поняла это по его недоуменному взгляду, широко раскрытым глазам, а что касается ее самой, то в груди поселилось холодное чувство. Ее сын. Ее сын. Она представляла эти два лица, сияющее и хитрое, на той фотографии.
Трейлерный парк исчез навсегда.
Как ни странно, она поняла, что немного скучает по этому страху.
Пэт задрожала. Ее джемпер от «Кантри-Кэжуалс» был немного тонковат, но это был не один из ее разумных синих или «нормальных» зеленых – каким-то чудом он пережил недавнюю чистку гардероба. К своему стыду (или нет, это уж с какой стороны посмотреть), где-то глубоко внутри Пэт грела мысль, что Лиам правда верил, будто она могла заинтересовать молодого любовника. И хотя эту мысль нужно было отогнать и заглушить… при первой же возможности она собиралась пойти в новый магазин рядом с собором в Рипоне, чтобы изучить их летнюю коллекцию.
Собственно, был еще сам Льорет, несостоявшийся молодой любовник. От него не было никаких вестей. Пэт сомневалась, что он вошел в полицейский участок. А может быть, и вошел, и сейчас сидит в какой-нибудь камере, а его большие глаза с упреком смотрят в зарешеченное окно. (В камерах Норталлертона до сих пор зарешеченные окна?) Она подумывала позвонить ему, но Тельма посоветовала этого не делать. Вообще Тельма повела себя очень мило, когда она рассказала ей о Лиаме. Все было так просто, без банальностей и слов. Уютное молчание.
Пэт вздохнула и завела двигатель, чувствуя укол зависти ко всем этим обычным жизням, протекающим по всей долине,– ничего серьезнее споров о том, кто сегодня разгружает посудомоечную машину. Но потом она вспомнила ту пару в чайном магазине в Мэшеме, мистера и миссис Пресность. На самом деле разве есть у кого-то обычная жизнь? Пискнул телефон. Тельма. Зачем она пишет, ведь они разговаривали всего час назад?
