Заинтригованная его рассказом, Оливия взглянула на него и
кивнула:
– И сомневаться не приходится. А вы сказали ему о том,
что услышали вчера?
Она была уверена, что он уже всем поделился со своим шефом,
и для нее это был почти риторический вопрос, поэтому она особенно удивилась,
когда он с виноватым видом покачал головой.
– Я не хочу рассказывать что-либо, пока у меня не будет
полной информации, – ответил Питер уклончиво, глядя ей прямо в глаза.
– Да, вам придется ждать целую неделю, –
сочувственно промолвила Оливия, понимая, насколько важно для него все
это. – А что сказала ваша жена? – Она произнесла эти слова так,
словно считала само собой разумеющимся, что другие люди в отличие от нее
наслаждаются своими супружескими отношениями. Каким образом она могла знать о
том, что именно этот человек, Питер Хаскелл, не может сказать своей жене ни
слова без того, чтобы это не стало известно ее отцу? Ответ Питера поразил ее.
– Я не говорил ей, – тихо ответил он, и Оливия с
изумлением посмотрела на него.
– Не говорили? Почему? – Вообразить причину было
трудно.
– Это долгая история. – Он смущенно улыбнулся
Оливии, все еще разглядывавшей его с любопытством. В его глазах мелькнул слабый
отблеск одиночества и разочарования. – Она очень близка со своим
отцом, – продолжал он, тщательно подбирая слова. – Ее мать умерла,
когда она была совсем маленькой, и он вырастил ее один. Кэти рассказывает ему
все.
Снова посмотрев на Оливию, Питер увидел, что она прекрасно
понимает его.
– Даже то, что вы говорите ей по секрету? – недоверчиво
переспросила она.
– Даже это, – улыбнулся Питер. – У Кейт нет
тайн от отца.
Сердце его сжалось, когда он произносил эти слова. К его
собственному удивлению, сейчас это раздражало его больше, чем когда-либо.
– Вам, наверное, это не слишком-то приятно?.. –
сказала Оливия, пытаясь по его глазам понять, счастлив он или нет. Казалось, он
хотел продемонстрировать ей, что преданность его жены своему отцу была не
только приемлема для него, но и совершенно нормальна. Но взгляд его
свидетельствовал о другом. Интересно, об этом ли он думал, когда говорил о том,
что в любой шкуре иногда бывает тяжко? Оливии, ставившей неприкосновенность
частной жизни, скромность и верность превыше всего, обстоятельства Питера
казались совсем несладкими.
– Не знаю, так сложилось, – столь же откровенно
сказал Питер. – Я уже давно с этим смирился и не считаю, что они в
каком-то заговоре против меня. Но это означает, что временами я просто не могу
поделиться с ней всем, что меня волнует. Они чрезмерно привязаны друг к другу.
Оливия вдруг решила перевести разговор на другую тему, щадя
его чувства. У нее и в мыслях не было снимать этот защитный слой или причинять
ему боль, указывая на то, насколько недопустимым было поведение его жены. В
конце концов, она совершенно его не знала и не имела на это никакого права.
– Наверное, сегодня, когда вы весь день волновались,
как пройдут ваши тесты, и не имели возможности поделиться своими тревогами с
кем бы то ни было, вам было очень одиноко?
Она смотрела на него с сочувствием. И те слова, которые она
говорила, проникали Питеру прямо в сердце. Они обменялись теплыми, понимающими
улыбками – ведь каждый из них нес на своих плечах тяжкое бремя.
– Я пытался занять себя целый день, – тихо сказал
он. – Я отправился в Булонский лес и наблюдал там за играющими детьми,
прогулялся вдоль Сены, побывал в Лувре, потом вернулся в отель и работал, пока
не началась тревога. – Питер усмехнулся: – А теперь-то уж я точно могу
сказать, что день прожит не зря.
Между тем начинался новый день. Было почти пять часов утра, и
оба понимали, что уже давно должны были вернуться в отель. После этого они
проговорили еще полчаса и лишь в полшестого неохотно поднялись из-за столика и
отправились искать такси. Взявшись за руки, словно подростки на первом
свидании, они брели по Монмартру: она – в своем спортивном джемпере, он – в
рубашке с короткими рукавами. Им было удивительно хорошо друг с другом.
– Как странно иногда складывается жизнь, правда? –
сказала Оливия, и счастье играло у нее в глазах, когда она посмотрела на него,
думая об Агате Кристи и спрашивая себя, совершала ли та подобные или даже еще
более смелые поступки во время своего исчезновения. После своего возвращения
знаменитая писательница не дала никаких объяснений. – Ты думаешь, что
совершенно одинок, а потом вдруг из тумана неожиданно выходит кто-то, и
одиночеству приходит конец.
Она никогда даже и не мечтала о том, чтобы встретить такого
человека, как Питер. А он, в свою очередь, чувствовал, как она нуждается в
понимании и тоскует по простой человеческой дружбе.
– Как хорошо будет вспоминать это в трудные моменты!
Никогда не знаешь, что ждет тебя за углом, – сказал Питер, улыбаясь ей.
Я больше всего боюсь, что за углом окажутся президентские
выборы или, хуже того, еще одна пуля маньяка. – Это была ее самая тайная
мысль, связанная с мрачными воспоминаниями об убийстве ее деверя. Было ясно,
что в свое время она очень любила Энди Тэтчера, а теперь ее чрезвычайно
угнетало то, что жизнь так жестоко обошлась с ними, заставив их испытать
столько ужасных потрясений. В какой-то степени Питеру было жалко их обоих, но
особенно Оливию. Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь игнорировал другого
человека так, как Энди Тэтчер игнорировал свою жену. Он был совершенно
равнодушен к ней, как будто ее вообще не существовало. И еще он, казалось,
заражал этим безразличием своих помощников. Может быть, она и на самом деле
была для них всего лишь украшением.
– А вы? – спросила она Питера, вспомнив все, что
он ей рассказал. – Что будет, если в ходе тестирования выяснится, что ваш
продукт не оправдал себя? Что с вами сделают в Нью-Йорке?
– Повесят за ноги и освежуют, – мрачно усмехнулся
Питер, а потом снова посерьезнел: – Да, мне будет нелегко. Мой тесть собирается
в этом году оставить свой пост – отчасти из-за того, что он мне очень
доверяет, – но я не думаю, что он сделает это, если мы вынуждены будем
отказаться от разработки этого препарата. Будет тяжело, но я знаю, что должен
это выдержать.
Он не договаривал, что больше всего ему хотелось спасти
людей, которые умирали той же смертью, что его мать и сестра много лет назад. И
именно это, а не прибыль и не реакция Фрэнка Донована было для Питера самым
важным. А теперь они могли потерять все. Его убивала одна мысль об этом.
– Хотела бы я иметь вашу смелость, – печально
произнесла Оливия, и выражение ее глаз было таким же, как в день их первой
встречи, – это была скорбь, которой не было предела.
– Нельзя убежать от того, что вы должны пережить,
Оливия.
– А что, если ваше выживание будет зависеть от того,
сможете ли вы убежать? – спросила она, серьезно глядя на него, и Питер
положил ей руку на плечо.
