– А почему бы нам не арендовать ребенка на
время? – холодно спросила она. – Никто ничего не узнает. Во время
кампании мы будем выдавать его за своего, а потом вернем в приют. От детей так
устаешь, и они доставляют столько неудобств.
Энди не понравился ее взгляд, когда она произносила эти
слова.
– Совсем не обязательно делать такого рода
комментарии, – тихо сказал он. Сейчас Энди был похож именно на того, кем
являлся на самом деле, – на богатого мальчика, который окончил лучшую
школу, поступил в Гарвард и получил блестящее юридическое образование. В его
распоряжении были обширные родительские средства, и он всегда верил в то, что в
мире не существует ничего, что он не мог бы купить или заработать тяжелым
трудом. Он был готов и на то и на другое – но не для своей жены. А Оливия
больше не хотела иметь от него детей. Он никогда не уделял достаточно времени
их единственному ребенку, несмотря на то что у мальчика был рак. Отчасти из-за
этого она так тяжело пережила смерть Алекса. Энди страдал гораздо меньше. И с
сыном у него были не такие близкие отношения.
Твое предложение возмутительно! Это самая большая гадость,
которую я когда-либо слышала! – гневно сказала она. – Мало того, что
ты покупаешь пять лет моей жизни по высокой цене, – ты еще хочешь, чтобы я
родила тебе ребенка, потому что это поможет тебе стать президентом. Если ты не
прекратишь нести всю эту галиматью, меня вырвет.
– Ты же всегда любила детей. Я не понимаю, в чем
проблема.
– Я больше не люблю тебя, Энди, вот почему я не хочу от
тебя детей. Как же ты можешь быть таким толстокожим и бесчувственным? Что с
тобой произошло? – Слезы подступили к ее глазам, но она взяла себя в руки,
не желая плакать в его присутствии. Он этого не заслуживал. – Я люблю
детей и всегда буду их любить. Но я не хочу рожать ребенка ради политической
кампании от человека, который меня не любит. Как ты, кстати, предлагаешь это
сделать – путем искусственного оплодотворения?
Энди не спал с ней уже несколько месяцев, хотя Оливию это не
особенно беспокоило. У него не было времени и было слишком много отвлекающих
моментов, а его жена давно потеряла к нему интерес.
– По-моему, ты слишком болезненно к этому относишься, –
сказал он, немного, однако, смущенный ее словами. В них была доля правды, и
даже Энди это понимал. Но теперь он не мог себе позволить отступить. Перебороть
ее упрямство было для него слишком важно. Он говорил одному из своих менеджеров
о том, что Оливия уперлась и не хочет заводить еще одного ребенка. Она была так
привязана к Алексу и так страдала, когда он умирал, что рассчитывать на нее в
этом смысле было трудно. Теперь она слишком сильно боялась утрат. – Ладно,
я бы хотел, чтобы ты как следует все взвесила. Скажем, миллион в год. За пять
лет это будет пять миллионов, и еще два, если ты родишь.
Энди говорил совершенно серьезно, но Оливию его слова
рассмешили.
– Неужели ты думаешь, что я буду выторговывать два миллиона
в год и три за ребенка? Дай-ка я прикину… Это будет шесть, если родятся
близнецы… и девять – если тройня. Говорят, уколы пергонала очень помогают… И
тогда можно рассчитывать сразу на четырех близнецов…
Оливия с широко раскрытыми глазами, в которых застыла боль,
повернулась к нему. Кто был этот человек, которому она когда-то поверила? Как
она могла в нем так сильно обмануться? Слушая его, она спрашивала себя, человек
ли он вообще. Когда-то, в самом начале их отношений, Энди был совсем другим, и
сердце Оливии помнило об этом. И только ради того мужчины, которого она
когда-то любила, стоило дослушать его до конца.
– Если я соглашусь на это – а я в этом
сомневаюсь, – то сделаю это только из соображений порядочности, а не от
жадности и не оттого, что мечтаю от тебя избавиться. Я знаю, как сильно ты во
всем этом нуждаешься.
Это будет ее прощальный дар ему, чтобы потом она уже никогда
не испытывала вины по поводу того, что покидает его.
– Это все, чего я хочу, Оливия, – сказал
побледневший от напряжения Энди. И она знала, что на этот раз он говорит
правду.
Я подумаю об этом, – тихим голосом произнесла она, не
зная, что ей теперь делать. Утром она была убеждена в том, что через неделю
вернется обратно, в Ла-Фавьер, а теперь перед ней маячила перспектива стать
первой леди. Это был кошмар! Но ей все равно казалось, что у нее существуют
определенные обязанности перед мужем. Он все еще оставался связанным с ней
узами брака, он когда-то был отцом ее ребенка, и она могла помочь ему добиться
единственной вещи, которая была ему нужна в жизни. Это был самый щедрый
подарок, который можно было сделать человеку. Без нее Белого дома ему не
видать.
– Я хочу объявить о своем решении через два дня. Завтра
мы возвращаемся в Вашингтон.
– Приятно слышать.
– Где-то тут лежит план нашего предвыборного
турне, – как ни в чем не бывало сказал он, наблюдая, однако, за своей
женой и спрашивая себя, какое решение она в итоге примет. Он знал ее достаточно
хорошо, чтобы понимать, что не сможет принудить ее к чему бы то ни было силой.
Теоретически мог бы помочь разговор с ее отцом, но кто знает – может быть, это
только ухудшит ситуацию.
Для Оливии эта ночь в отеле была мучительной. Больше всего
на свете ей хотелось снова на несколько дней куда-нибудь удрать. Ей нужно было
время, чтобы подумать, но теперь было ясно, что телохранители будут следить за
ней во все глаза. И еще ей безумно хотелось поговорить с Питером. Что бы он
подумал, как бы отнесся к тому, что она готова была оделить Энди этим красивым
прощальным даром? Не решил бы он, что она сошла с ума? Пять лет казались ей
вечностью. Она знала, что впоследствии она будет вспоминать эти годы как самый
страшный кошмар в своей жизни, особенно если ее муж станет президентом.
Однако к утру Оливия собралась с мыслями и встретилась с
Энди после завтрака. По его бледности можно было судить, что и он провел
нелегкую ночь, – только из-за того, что она может помешать ему выиграть
выборы.
– Я хотела было начать с некоей философской
тирады, – сказала Оливия, держа в руках чашечку кофе. Энди приказал своим
людям удалиться, что было для него довольно необычно. Она не оставалась наедине
с ним уже несколько лет – за исключением ночей, – а это было уже второй
раз за два дня. Энди смотрел на нее странным взглядом, уверенный, что сейчас
она ему откажет. – Но ведь то, что происходит между нами, никакой
философией уже не объяснишь, не правда ли? Я просто не перестаю удивляться, как
нам удалось дойти до такой мертвой точки! Когда я начинаю вспоминать начало
наших отношений, то мне кажется, что ты был в меня влюблен, и мне никогда,
наверное, не понять, когда именно произошел перелом. Я помню отдельные события,
которые сменяют друг друга, как сюжеты в выпуске новостей. Но выловить тот
самый единственный момент, когда молоко начало скисать, я не в состоянии. А ты?
– Я не уверен, что это имеет большое значение, – с
какой-то покорностью в голосе ответил Энди. Он уже знал, что она намерена ему
сказать. Неужели она настолько мстительна? У него бывали увлечения, он делал в
своей жизни много ненужного, но никогда не задумывался над тем, что все это
имело для нее значение. И теперь он понял, каким дураком был все это
время. – Мне кажется, что это случилось просто потому, что
случилось, – добавил он. – И потом, когда убили моего брата… Ты и
представить себе не можешь, насколько меня это изменило. Ты очень поддержала
меня тогда, но не в этом дело. Внезапно от меня стали ожидать того, чего раньше
ожидали от него. Я должен был перестать быть тем, кем я был до этого, и
превратиться в него. И мне кажется, что мы с тобой просто потеряли друг друга в
этой жизненной перетасовке.
