– Все кончилось уже очень давно, мама.
Дженет снова кивнула. Это не слишком ее удивило.
– Я так и думала, но не была уверена. – Она слегка
улыбнулась. – Когда-нибудь твой отец решит, что я ему солгала. Он недавно
спросил меня, все ли у вас в порядке, и я ответила, что да. Но уже тогда я не
была уверена.
– Спасибо, мамочка, – сказала Оливия, обнимая
ее. – Я тебя люблю!..
Она только что получила от своей матери величайший дар – ее
благословение.
– Я тоже люблю тебя, детка, – ответила
Дженет. – Делай то, что тебе хочется, и не думай о том, что скажет твой
отец. Все будет в порядке. Он и Энди будут некоторое время возмущаться, но они
пройдут через это. Энди молод. Он вполне может еще раз жениться и снова
попробовать баллотироваться. Не позволяй ему уговорить тебя остаться, Оливия,
если только ты сама этого не захочешь.
Ей действительно хотелось, чтобы ее дочь оказалась
где-нибудь далеко и была свободна.
– Я не хочу возвращаться, мама. И никогда не вернусь. Я
должна была уйти от него много лет назад… еще до рождения Алекса или сразу
после его смерти.
– Ты молода и еще устроишь свою жизнь, – задумчиво
произнесла ее мать. Для нее самой уже все было кончено. Она отказалась от своей
жизни, карьеры, друзей и мечтаний. Каждую унцию своей энергии Дженет вкладывала
в политический рост своего мужа, но для родной дочери ей хотелось чего-то
совсем другого. – И чем ты будешь заниматься?
– Я хочу попробовать писать, – застенчиво
улыбнулась Оливия, и ее мать рассмеялась:
– Все возвращается на круги своя, не так ли? Тогда
пиши, и пусть тебя ничто не останавливает.
Они проговорили полдня и вместе приготовили ленч на кухне.
Оливия даже подумывала о том, чтобы рассказать ей о Питере, но в конце концов
не решилась на это. Она сказала, что скорее всего вернется во Францию, в
рыбацкую деревушку, которую она так любила. Там будет хорошо писаться и хорошо
прятаться. Однако тут Дженет насторожилась.
– Нельзя вечно скрываться.
– Почему? – с печальной улыбкой ответила Оливия.
Ей ничего другого не оставалось, как исчезнуть, на этот раз – на самых законных
основаниях.
Но единственное, чего ей больше не хотелось, – это
иметь дело с прессой или общественностью.
Этим вечером Эдвин обедал с ними. Он все еще не отошел от
своей трагедии и выглядел подавленным, но Оливии тем не менее удалось пару раз
рассмешить его. Связь с Вашингтоном он держал постоянно, по телефону и факсу.
Оливии казалось невероятным, что в такой ситуации он может думать о делах, но
даже после такой чудовищной утраты Эдвин оставался похожим на своего отца. Было
совершенно очевидно, что он увлечен политикой не меньше, чем ее отец или муж.
Поздно вечером Оливия позвонила Энди и сказала ему, что приняла важное решение.
– Я не вернусь, – просто сказала она.
– Опять… – раздраженно простонал он. – Ты забыла
про наш контракт?
– Там ничего не сказано о том, что я должна оставаться
с тобой и сопровождать тебя в Белый дом. Там говорится только, что, если я это
сделаю, ты будешь платить мне миллион в год. Так что я просто сэкономлю тебе
деньги.
– Ты не можешь так поступить! – озлобленно сказал
Энди.
Оливия никогда еще не слышала, чтобы он говорил таким
голосом. И все потому, что она мешала ему достичь своей единственной на данный
момент цели.
– Могу. И поступлю. Завтра утром я улетаю в Европу.
На самом деле она собиралась уехать через несколько дней, но
ей хотелось дать своему мужу понять, что все кончено. Тем не менее на следующий
же день Энди примчался в Бостон, и, как и предсказывала ее мать, отец Оливии
встал на сторону зятя. Но Оливии было уже тридцать четыре года, она знала, что
делает, и была взрослой женщиной. И она понимала, что теперь ее ничто не сможет
остановить.
– Ты хоть понимаешь, от чего ты отказываешься? –
орал ее отец, в то время как Энди с благодарностью смотрел на него.
Оливии все это казалось похожим на линчевание.
– Да, – тихо ответила она, не отводя глаз, –
я отказываюсь от лжи и разочарования. Я уже испытала достаточно и того и
другого, и я думаю, что прекрасно без них обойдусь. Да, и еще я отказываюсь от
того, чтобы меня использовали.
– Нечего строить из себя Бог знает что! – с
отвращением сказал отец. Он был политиком старой школы, не таким высокомерным,
как Энди. – Это великая жизнь и великие возможности, и ты это прекрасно
знаешь.
– Для тебя, может быть, и да, – возразила Оливия,
глядя на отца с нескрываемой печалью. – Для большинства же это жизнь,
полная одиночества и разочарования или нарушенных обещаний. Я хочу, чтобы у
меня была настоящая жизнь с настоящим мужчиной или в одиночестве – как
сложится. На остальное мне наплевать. Я просто хочу как можно дальше отбросить
от себя политику и никогда больше не слышать этого слова.
Оливия украдкой взглянула на мать и увидела, что та
улыбается.
– Дура ты! – взъярился отец.
Энди, покидая их дом, был полон яда и пообещал ей, что она
еще поплатится за то, что она с ним сделала. И он не солгал. Через три дня,
когда она улетала во Францию, в бостонских газетах появилась статья, которую
мог оплатить только он. В ней говорилось, что после трагического и неожиданного
несчастного случая, в котором погибли трое членов ее семьи, Оливия пережила
несколько тяжелых стрессов и была снова помещена в больницу с нервным
расстройством. В статье также говорилось, что ее муж беспокоится о ней, и
звучал осторожный намек на то, что их отношения стали иными из-за ее
психического состояния.
Целью материала было вызвать сочувствие к Энди из-за того,
что на его плечи легла такая обуза. Он виртуозно заметал следы. Если пустить
слух, что она сошла с ума, то тогда ему не составит труда избавиться от нее.
Раунд первый – Энди… или второй? Или десятый? Прогнал ли он ее, или она просто
сбежала, чтобы спасти свою жизнь, пока ее муж на минуту отвернулся? Теперь она
уже ни в чем не была уверена.
Питер тоже читал эту статью и заподозрил, что ее
вдохновителем является Энди. Это было слишком уж непохоже на Оливию, хотя он
знал ее так недолго. На этот раз проверить ничего было нельзя, поскольку не
сообщалось, в какой больнице она была. От невозможности выяснить правду он
лишился сна.
Днем в четверг, через несколько дней после того, как Оливия
сообщила Энди о своем уходе, мать отвезла ее в аэропорт. Был уже конец августа,
Питер с семьей все еще были в загородном доме. Дженет Дуглас посадила свою дочь
в самолет и не уходила из аэропорта, пока тот не взлетел. Ей хотелось убедиться
в том, что Оливия в безопасности и действительно улетела. Она знала, что ее
дочь избежала участи, худшей, чем смерть, и с облегчением смотрела, как лайнер
мягко разворачивается в воздухе, беря курс на Париж.
