— Помогите мне, — проскрипел дворецкий, и я поспешила к нему. Зигги застонал, опираясь на меня, и я почувствовала его наготу под простыней, в которую он был завернут. Уложив его на кушетку, я увидела свежие укусы, которые покрывали почти каждый дюйм его кожи.
И узнала тот, который нанесла сама. Мой желудок сжался.
— Мэм, — сказал Кларенс, холодно кланяясь и передавая мне комок ткани. Это оказались позаимствованные штаны Зигги. Со сложенной запиской наверху.
Я перевела взгляд от синевато-бордового отпечатка руки, который шел вокруг шеи Зигги к блестящей белой бумаге и выхватила одежду вместе с запиской из рук Кларенса. Трясясь от злости, развернула письмо.
«Я лишь сказал, что не убью его. Наслаждайся остатками».
Я смяла записку в кулаке.
— Кларенс, если бы мне нужно было послать что-то кому-то, ты бы сделал это?
— Зависит от того, что именно, — он оглядел серое тело Зигги, как будто подсчитывая в уме его вес.
— Нет, не его. Он будет в порядке, — я не могла попросить дворецкого рисковать своей жизнью, освобождая Зигги, так же как не могла просто вернуть ребенка на улицу. Я отдам его только одному единственному человеку. — Мне нужно, чтобы ты доставил письмо.
Кларенс не проявил большого желания помочь мне.
— Вы можете попросить Хозяина. У него есть посыльные.
— Нет. Кир не должен узнать об этом, — почти не думая, я пригладила влажную прядь волос Зигги. Его взгляд скользнул по моему лицу, а губы слегка шевельнулись, но я не могла сказать, перестал ли действовать наркотик. Дали ли ему еще одну дозу?
Я хотела бы суметь улыбнуться, как-то обнадежить его, но не могла. И повернулась обратно к Кларенсу.
— Пожалуйста. Я хочу известить отца этого мальчика. Я хочу вытащить его отсюда.
Тело Зигги содрогнулась. «Великолепно, — подумала я, — у него аллергия на то, что дал ему Кир, и у него начинается припадок». К моему облегчению, последующие судороги были намного слабее: признак того, что его мышцы медленно возвращаются к действию после паралича.
— Давайте ваше письмо, — сказал Кларенс с некоторой неохотой. — И скажите адрес.
— 1320, Уэлси-авеню, — сказала я, сдерживая слезы облегчения. — Записка здесь на столе. Хочешь, чтобы я написала номер?
— Нет, мэм. 1320, Уэлси-авеню. Желаете что-то еще?
Клятва верности, подобную которой рыцари приносили Артуру [1] во всех этих фильмах о Камелоте [2], пришлась бы кстати, но я сомневалась, что получу такую от Кларенса. Единственная гарантия, которая у меня была, это тот факт, что он ненавидел Кира и не стал бы из кожи вон лезть, чтобы осчастливить хозяина.
Кларенс кивнул, как будто прочитал мои мысли и согласился с ними, затем ушел без единого слова. После его ухода я опустилась на колени рядом с Зигги.
Глаза парнишки изучали мое лицо, а его губы слабо двигались. Я положила руку ему на грудь, надеясь, что прикосновение успокоит его.
— Зигги, я думаю, что наркотики, которые он дал тебе, уже не действуют. Он дал тебе еще одну дозу? Моргни один раз, если да.
С очевидным усилием, его глаза на мгновение закрылись, затем снова открылись.
— У тебя есть следы укусов, думаю, их нужно почистить. Могу я осмотреть тебя?
Двойное моргание и злой взгляд.
Я вздохнула:
— Прости, что укусила тебя. Я действительно сожалею. Но я не могла позволить Киру узнать, кто ты. Он бы убил тебя. Ты знаешь, что я бы не сделала это при других обстоятельствах.
Двойное моргание.
— Зигги, прошу тебя. Я не хочу, чтобы в раны попала инфекция, которую я могу легко предотвратить.
После долгого колебания он моргнул один раз.
Я пошла в ванную и тщательно вымыла руки. Затем с бережностью, к которой я прибегала при работе со случаями сексуального насилия в отделении скорой помощи, начала осмотр.
— Я собираюсь снять эту простынь с тебя, но заменю ее, так что ты не будешь полностью неприкрытым. Прямо сейчас я просто оцениваю серьезность повреждений.
И некоторые были очень серьезны. Длинные, но довольно мелкие порезы покрывали грудь Зигги. Отвратительные пурпурные синяки темнели на его коже, а следы от когтей показывали, где Кир схватил парня за плечи. Наклонившись ниже, я увидела на внутренней поверхности его бедер следы укусов, нанесенных не клыками, а тупыми человеческими зубами. Я отвернулась.
Когда я посмотрела обратно, то увидела, как из глаз Зигги скатилась слеза. Он не смотрел на меня.
Несколько часов назад он наслаждался тем, что выглядело как какой-то потрясающий секс. Затем он убежал из единственного дома, который знал, только чтобы прийти сюда, где его изнасиловал и унизил Кир. И я.
Я промыла укусы и царапины и наложила на самые серьезные из них квадратики марли.
— Ты ранен… где-то еще?
Он моргнул два раза и едва слышно прохрипел:
— Нет.
Я отправилась вымыть руки и взять одеяло со своей кровати. Вернувшись, укутала Зигги, затем обессилено опустилась в кресло. Он снова заговорил, в этот раз его голос звучал с бтльшей силой:
— Спасибо.
Я услышала чувства в его словах и постаралась, чтобы мой ответ звучал обыденно:
— Все в порядке. Если тебе нужно что-то еще, просто дай мне знать.
— Хорошо бы аспирин. У меня все болит, — он сглотнул и вздрогнул.
Я поискала в аптечке и нашла пузырек ацетоминофена [3]:
— Это подойдет. Не хотелось бы разжижать твою кровь, со всеми этими… ранами.
Я не смогла сказать «укусами». Я растолкла таблетки, чтобы они легче проскользнули в горло, наполнила водой бумажный стакан и, скользнув рукой парнишке под голову, помогла ему проглотить таблетки.
— Почему ты пришел сюда?
Зигги немного поперхнулся водой, и от этого его голос стал грубее. Теперь он звучал как у мужчины, а не как у мальчика, напавшего на меня в книжном магазине:
— Ты видела, что случилось. Он вышвырнул меня.
— Это не объясняет, почему ты пришел сюда. Ты знал, кто живет здесь.
— Я знал, что ты живешь здесь, — его рука дернулась в попытке вытереть слезы, но он все еще не мог контролировать свои конечности. — Я думал, ты позволишь мне остаться. Я не знал, что ты собираешься питаться мной и позволить ему сделать то, что он сделал со мной, — последние слова Зигги произнес пристыженным шепотом и закрыл глаза. — Я люблю парадоксы, но не когда они случаются со мной.
Он чувствовал, что был наказан. Мне хотелось зарыдать из-за него, захваченного в тюрьму ненависти к самому себе, но сейчас не это ему было нужно. Он бы отшатнулся от моей жалости и отвернулся от меня. И у него не осталось бы друзей.
