Я в самом деле ждала, что Дориан придет сегодня вечером на обещанный разговор с моим отцом… вот только он так и не пришел. Вместо этого я получила единственное письмо, в котором было лишь несколько строк:
«Король внезапно приказал мне отправляться в срочную далекую поездку. Прости, Скарлет, мне очень жаль. Клянусь, как только я вернусь — встречусь с твоим отцом и серьезно с ним поговорю. Неважно, будет он на тот момент в столице, или уже вернется в свои владения. Если все сложится удачно — к тому моменту я уже буду главой королевской внутренней полиции, и тогда у него точно не останется никаких аргументом. Просто… дождись меня».
Уже через день отец сообщил, что мы возвращаемся, и мне ничего не оставалось, кроме как сжать губы, покидая столицу.
А через три недели отец вошел в мою комнату и строго прошипел:
— Твоя горничная сообщила, что ты все еще не просила принести тебе гигиенические салфетки. Хотя, согласно ее подсчетам, они должны были понадобиться еще на прошлой неделе.
Я не ответила. Лишь сжала кулаки…
И ощутила пощечину!
Тем же вечером меня осмотрел врач, служивший в замке, и подтвердил, что я беременна.
Тогда я получила от отца еще одну пощечину. В ответ на которую сообщила, что покончу с собой, если он только попробует насильно избавить меня от этого ребенка.
Следующую неделю мы с ним не разговаривали…
А потом он вызвал меня в свой кабинет. Где на столе я увидела прибор, которого раньше не замечала в нашем доме.
Мнемозис.
— Мне его одолжил… один человек, — проговорил отец, жестом приглашая меня сесть на стул напротив хрустального шара. — Он встретился со мной, и искренне раскаиваясь в своей причастности к инциденту, решил, что ты должна кое-что узнать, — осторожно вздохнул он, вставляя в слот средних размеров сапфир.
Хрустальный шар тут же наполнил синий туман, в котором вскоре проявилось лицо Дориана Бладблека.
— Говорю тебе, эти приехавшие в столицу на дебют провинциальные девицы все одинаковые, — хохотнул он, попивая вино из хрустального бокала. — Воспитываются папочками в строгости, все такие хорошие, правильные, воспитанные неприступные цветочки… Вот только стоит с ними немного поработать, и они уже наивно отдаются первому встречному, который правильно поманит пальчиком.
— Дориан, ты слишком самоуверен, — хмыкнул в ответ мужчина, с воспоминаний которого делалась запись.
— Вот увидишь, неделя, максимум две, и эта малышка будет подо мной стонать, с разбегу прыгнув в мою постель.
— Ставлю пять золотых, что у тебя ничего не выйдет.
— Принято, — ухмыльнулся Дориан, и залпом допив вино, двинулся вперед
К тому месту, где стояла я. Как раз в тот момент, когда увидела его впервые. Впервые услышала его голос. И приняла то приглашение на танец.
Запись оборвалась, синий туман в хрустальном шаре развеялся. Я же так и сидела, неподвижно глядя на него.
Пять золотых.
Так значит, вот какова была моя цена? Пять золотых.
Собственное лицо ощущалось, словно каменная маска, по которой текли слезы. Мир словно провалился в черную попасть. А все, что осталось от меня, это один пульсирующий комок острой боли, который разрывал меня на части с каждым вдохом.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, Скарлет, — словно издалека, долетел до меня голос отца, положившего на мое плечо руку, которая как будто весила целую тонну. — Пойми, дочка, ты... просто цеплялась не за того человека. Но к твоему счастью, для тебя ещё не всё потеряно.
— О чем ты? — отрешённо поговорила я.
— Есть один благородный лорд, который согласен взять тебя в жены просто вот так, в твоём... непростом положении. Он обещает быть тебе надёжными мужем, который позаботиться о тебе. И станет отцом твоему ребенку, признав его за своего. А то, что лорд Бладблек обесчестил тебя, и я, и твой муж будем официально называть «просто подлыми слухами». Вот только есть один нюанс.
— Какой ещё нюанс?
— Ты должна будешь... согласиться на одну деликатную процедуру. Чтобы обезопасить его. Но не волнуйся, дорогая. Эта процедура пойдет на пользу и тебе. Потому что избавит тебя от боли.
Я вошла в лазарет отцовского дома, где все должно было произойти. Здесь не находилось никого из тех, кто обычно в нем работал. Лишь я... И мужчина средних лет, в руках которого был саквояж. Как раз при мое мне он поставил его на стол и начал извлекать пробирки с зельями, артефакты, различные предметы. Среди которых и кулон в виде розы из граната.
— Не беспокойтесь, вы ничего не почувствуете и не вспомните, — поговорил он с успокаивающей улыбкой. — После того, как вы дадите магическое согласие и наденете кулон, я начну процедуру извлечения фрагментов памяти, каждый из которых вы будете самостоятельно мне передавать. Главное, не забывайте: принципиально важно, чтобы вы отдали совершенно все воспоминания, так или иначе связанные с этим человеком. Тогда вы получите максимально качественный и максимально надежный результат, который будет гарантировать, что рецидива не случиться. Следовательно — и боль, которую вам причинили, больше никогда не вернется. Когда я закончу, вы останетесь без сознания на некоторое время, за которое я проведу так же процедуру восстановления девственности. А проснетесь вы, уже ничего не помня обо всем пережитом кошмаре, — вздохнул он и, изображая участие, заботливо положил мне руку на плечо.
Я же лишь дрожала.
А потом на мою шею недели кулон в виде грантовой розы, и перед глазами все заволокло черной пеленой...
* * *
Тяжело дыша, я с трудом открыла глаза и поняла две вещи.
Первая — я лежала на полу возле своего рабочего стола.
Вторая — рядом со мной, положив мою голову себе на колени, сидел Дориан Бладблек.
Едва я осознала это, меня затрясло, словно в лихорадке. Губы дрожали, по щекам текли слезы, а в горле застрял дикий, отчаянный крик.
— Скарлет… — сипло прошептал он, и я поняла, что его взгляд замер на кулоне в виде гранатовой розы.
Я не могла пошевелиться. Не могла выдавить из себя ни единого слова — просто потому, что грудь словно что-то сковало, не позволяя мне даже выдыхать воздух, так необходимый, чтобы издать из своей глотки хоть какой-нибудь звук, хоть какое-нибудь подобие связной речи.
— Ты… теперь помнишь? — дрожащим голосом спросил он. Краем сознания я ощутила его руку, сжимавшую мою…
Словно обожженная этим прикосновением, я вырвала свою ладонь.
— Лучше бы и дальше не помнила, — слабо проговорила я, понимая, что мой голос захлебывается в собственных рыданиях.
Хотелось со всей силы яростно закричать на него, чтобы убирался. Раз и навсегда. Вот только душившие меня слезы не позволяли сделать этого. Все, на что меня хватило — это разбито прошептать:
