Отчего же я шёл за этой невоспитанной, высокомерной девчонкой? Сам не знаю. Просто считал своим долгом проводить ее. Все-таки ночь на дворе. Хотя, к такой колючке никакой бандит не пристанет... Да и тёплая летняя ночь располагает к прогулкам.
Вскоре мы оказались в ещё более тихом райончике, утыканном элитными частными домами. Уличному освещению в этом месте, совершенно точно, могли бы позавидовать читальные залы библиотек. Миновав пару шикарных построек, она занырнула к особняку, выгодно отличающемуся от других домов просторной открытой лоджией на втором этаже.
Прежде, чем скрыться за дверью дома, слегка оглянулась через плечо, в очередной раз проверив мое наличие. Тем не менее, молча хлопнула деревянным полотном, оставляя меня один на один со своими мыслями.
Я во второй раз за день почувствовал себя слишком бедным. Прислонился к стволу широкого раскидистого дуба и закурил. «Девочки, из обеспеченных семей, не связываются с нищими, вроде меня» - назойливо билась мысль внутри черепной коробки. «На что ты рассчитывал?».
- Ты ещё здесь?
Я поднял взгляд на звук удивлённого голоса. Она стояла в коротеньком халатике, облокотившись на кованные перила лоджии, и загадочно улыбалась.
Развёл руками в стороны мол, как видишь.
- Спасибо, что проводил, - как-то примирительно сказала она. - Меня зовут Вероника. А тебя?
- Глеб, - швырнул окурок в урну и медленно выдохнул струю дыма, разглядывая лесную нимфу.
- Что ж, доброй ночи, Глеб, - кокетливо пропела птичка и, улыбаясь, скрылась в комнате.
Глава 2. История одной любви.
Нью-Йорк. Наши дни.
Грустная улыбка тенью проскользнула на ее лице. Она помнит. Помнит так же отчётливо, как и я.
- Сколько сигарет ты выкурил, возле того дуба? - устало выдохнула, разглядывая свой красный педикюр на аккуратных пальчиках.
- Пачку примерно, - наклоняюсь ближе к ее черноволосой макушке, окунаясь в облако сладкого аромата. Его я безошибочно узнаю из тысячи.
Она поднимает на меня отстранённый взгляд:
- Нет. Две. Ты простоял там до утра. Задумчивый, одинокий... другой.
Провела ладонью, по моей заросшей щетиной щеке, и проплыла мимо, усаживаясь на подлокотник дивана. Скрестила длинные упругие ноги, закидывая одну на одну, и устремила свой взор, на темнеющий в ночи, парк.
- Сколько у меня времени? - безжизненный голос звучит до смешного ровно, уверенно, пусть и тихо.
От былой хохотушки и задиры осталась капля. Остальное покрылось толстой ледяной коркой или вовсе умерло.
- Неужели ты решила, будто я исполню волю твоего..., - последнее слово кактусовым шипом застряло в горле. Кинул гневный взгляд на настенные фотографии, чудом не вспыхнувшие пламенем от моей ярости.
Она повернулась ко мне, сверкнув глазами:
- Не ты, так другой. Это всего лишь вопрос времени.
- Что с тобой произошло? Почему ты исчезла и где была все это время? - с жаром выпалил вопросы, беспокоящие не первый год.
- Так сколько? - она подняла на меня осознанный взгляд, ожидая ответ.
- Думаю, по утру кто-то придёт тебя проверить.
Она вздохнула.
- Стало быть, всего одна ночь... Что ж, во всяком случае, это даже больше, чем я рассчитывала.
- Я увезу тебя, - твёрдо заявил.
Она грустно усмехнулась:
- Не принимай поспешных решений. Сперва расставим все точки над «и»...
...десять лет назад...
Вероника
Так и просидели до утра: он - у дуба, я - у окна. Выглядывала сквозь прутья своей золотой клетки, мечтая глотнуть свободы. Той, которой так настойчиво веяло от него. Манкой, свежей, многообещающей.
Почему он не ушёл домой? Просидел там, и вправду, как потерянный щенок. Но жалости не вызывал. Нет. И это хорошо. Жалость - последнее, что мужчина должен пробуждать в женщине. А Глеб... он своим молчаливым преследованием и упрямством, уверенным и твёрдым взглядом, своей настойчивостью и хладнокровием, пробудил во мне вначале бунтарский дух и небольшую толику стервозности... а затем, интерес.
- Ника! - гаркнул отец, бесцеремонно выдергивая меня из размышлений. Все течёт, все меняется, а что-то остаётся вечным. Например, недовольство отца своей дочерью и придурковатый вид молодой мачехи. Она, кстати, подпрыгнула от неожиданности на стуле и быстро заморгала накладными ресницами. До чего ж меня бесили эти «семейные» завтраки. Моцарт льётся из раритетного проигрывателя, овальный белоснежный стол, заставленный серебряными подносами и фарфоровой посудой с яствами, свежие цветы в вазе. Кухарка носящаяся, как ненормальная, стараясь угодить хозяину и я, с застывшей маской благодушия на лице. Иллюзию идиллии отец создавать умел. В этом ему равных нет.
- Опять витаешь в облаках! - взгляд синих, почти чёрных, глаз пригвоздил к стулу. - Надеюсь, ты услышала, что я сказал?
Мачеха замерла с ложкой в воздухе, как и кухарка, что несла в руках очередное блюдо. Как будто роту солдат тут накормить собралась...
- Разумеется, отец, - кивнула, отпивая глоток терпкого кофе, из миниатюрной серебряной кружечки.
- Повтори.
- Вечером мы «семейно», - очень хотелось сделать кавычки пальцами, но за такую дерзость отец может серьезно наказать, так что я попыталась, чтобы даже интонация не споткнулась на этом слове, - отправляемся на приём.
Я услышала, как кухарка выдохнула, подтверждая правильность цитаты. Отец вытер рот белой тканевой салфеткой, пригрозив:
- И без фокусов! Алиса, проследишь, чтобы она была готова в срок.
Мачеха интенсивно закивала, а я под шумок закатила глаза.
- Если до восьми я свободна, то мне бы хотелось погулять. После нашего чудесного завтрака, разумеется, - ангельская улыбка не внушила отцу доверия и мне приставили няньку.
- Витя пойдёт с тобой.
Что ж, с Витей-то я договорюсь. Не впервой.
***
За завтраком я твёрдо решила отыскать Глеба. То ли тоталитарный тон отца, то ли неотвратимость и отвратность вечернего «семейного» выхода в свет, гнали меня к нему за новой порцией призрачного ощущения свободы, которой я не испытывала со дня смерти мамы.
Найти его было непросто, но я справилась. Не без помощи старосты курса, конечно.
Быстро перебирала ножками, подкованными открытыми босоножками на высокой танкетке, преодолевая расстояние до автомастерской, в которой он подрабатывал. По крайней мере, мне так сказали. Райончик, откровенно говоря, неблагополучный. Не будь у меня веской причины, никогда бы шагу сюда не ступила. Озиралась по сторонам на мужиков, перепачканных в мазуте и спасающихся от летней жары ледяным пивом в жестяных банках. Каждый считал своим святым долгом отпустить в мою сторону грязную шуточку или колкое замечание, подчеркнув опрометчивость девичьего решения здесь прогуляться.
