Всё-таки люди не бывают без чудинки – Савря вспоминает, как её славная, умная бескрылая подруга, уже разделавшись со стулом, внезапно его пожалела до настоящих отчаянных слёз; хорошо, Ййр-то рядом был, поджал Ришу к своему боку и отвёл в дом, не дав споткнуться. Бывший стул Савря сама догадалась подобрать в корзину, ни щепаньки не пропустила, и обе домовые печи быстренько потом с ним управились.
Приноровившись, страфиль с хрустом вскрывает барсучью грудину, чтобы добраться до самых лакомых частей. Если уж рассуждать о чудачествах, то как можно взять в толк, что Ришке и Брату Пропащих, таким умным и сильным, какие-то осклизлые персики из банок нравятся больше вот этой настоящей еды?
Скажем, под самую ночь после рубки стула она, Савря, уже было задремала, потом встрепенулась – ночь-полночь, а они персики едят, разговаривают тихонечко. Сидят на царь-койке – Земля с ногами забравшись, поверх клетчатого одеяла, Риша – с краешку. Наклоняются в очередь над жестянкой, чтобы сахарная жижа не капала куда не нужно, выуживают жёлтые персики уже со дна. А когда персики подъедены, Риша, хлюпнув носом, говорит едва слышно какие-то несуразные человечьи слова: вроде она не прямое отродье своему дедушке Ибрагиму, а совсем дальняя родня, почти сразу после рождения оставшаяся почему-то одинёшенька. Вот уж это выдумка, так и на свете-то не бывает. Осталась бы одинёшенька – давно не жила бы.
–Где же ты Ибрагиму-то не родная,– возражает Земля мирно.– Как есть старшачья косточка. Старикан Ю, помнишь, тоже сразу признал.
О том большом и удивительном человеке из древних времён, вольные летуньи до сих пор рассказывают своим детям разные удивительные случаи. А Эри недавно даже начала именовать Ришу не просто Ньи-меньшая, а Ньибрагим, «маленькая Ибрагим»…
А как отросла Ийрова красивая пёстрая щетина на голове! Густая, торчком – почти не видать четырёх рубцов, прежде таких приметных. Уличная шапка даже топорщится.
А внутри самого дома Ийр теперь, бывает, даже удивляется, проходя мимо умывального зеркала – хмыкнет, улыбнётся. Будто сам себя радуется видеть…
Мысли Саврины успевают шибче, чем её когти, но вот наконец она подцепляет самую требуху, и тут уж думать становится некогда. За кушаньем, впрочем, ни одна здоровая страфиль не скучает!
* * *
Четверо парней из холостой ватажки проносятся над самыми макушками деревьев – Савря настороженно вскидывает голову. Хоть бы не увидели, ещё отнимут почти целого барсука, страшно, жалко! Вот бы увидели – удивились бы Савриной удаче и сноровке, похвалили бы своими звонкими голосами!..
Ах, увидели.
Возвращаются через мгновение, заложив лихие воздушные петли кто во что горазд – Савря ещё не завтра так научится. Обрывают полёт – кто на пропевших от веса кленовых ветвях, кто – прямо на земле, а ещё двое – на недавней валежине.
Савря вскакивает на барсучий бок, распрямляет ноги, покрепче вцепившись когтями в мясо, дыбит перья и громко шипит со злым присвистом. Парни хохочут.
–Гроза, гроза!
–Берегись, сейчас хвосты нам повыдерет!
–Кто это тут бросил этого жирнявого язвеца, что слётка сердечко скушала?
Рыжий Ки тоже здесь. Савря твёрдо решает выдрать ему хвост при малейшей возможности, а ещё лучше – выцарапать оба нахальных зелёных глаза, но рыжий только тишком соскакивает с валежины на землю, набирает побольше воздуху в грудь и ничуть не громче остальных говорит:
–Чистой Смерти передай…
Хохот обрывается, и как будто прочая троица разом вспоминает о каких-то неотложных серьёзных делах, но мчаться так уж сразу прочь было бы ужас как невежливо.
–… что славный денёчек,– заключает Ки, понизив голос ради наступившего молчания товарищей.
–Славный, славный,– подтверждает чернопёрый парень с ветвей.
Другие двое соглашаются важными голосами, что денёчек ещё какой славный, и Савря очень им удружит, если передаст Чистой Смерти это известие, когда её увидит.
И они улетают, будто засмущавшись.
Савря встряхивается, провожает их злым взглядом. Немного помедлив, принимается за печёнку.
Вот же простое и ясное страфилье слово – Ки.
А как его передашь на человеческом языке?
«Проблеск ясной зари, но не тот, что самый первый, а который за ним, и кора молодой сосны?»
Вот люди навыдумывали…
* * *
Спустя недолгое время возникает некоторая трудность.
Мамушка оказалась права: злая еда действительно очень сытная. Савря наелась так, что даже неохота шевелиться. Звериная кровь – нутряная, липкая – присыхает на лице до самого лба, чуть стягивая кожу, а барсука осталось ещё много – больше, чем она сумеет утащить.
Не успевает юная страфиль как следует обдумать, как ей теперь следует поступить – до её слуха доносится негромкое:
–Доедать будешь?
«Проблеск ясной зари, но не тот, что самый первый, а который за ним, и кора молодой сосны», оказывается, потихоньку вернулся, как видно, что-то себе смекнув насчёт величины Савриной добычи.
Савря слегка выгибает шею, приподняв перья на голове, и глядит на рыжего мрачно, в упор.
–Сильная охотница, убила язвеца, сердце съела,– замечает Ки и уточняет: – язвечье. Язвечье сердце съела.
–Видно, голодный,– говорит Савря.
–Голодный,– соглашается рыжий, подтянув слюну.
–Видно, ты плохо охотишься!– насмешливо восклицает она.
Ки смеётся мелким шершавым смехом, точь-в-точь как сосновая часть его имени.
Ну разве можно сердиться на такой хороший смех!
–Доедай чего оставила,– разрешает Савря, широко поведя крылом.
Над последними годными остатками они решают зарыть барсучью башку в ближнем муравейнике, чтобы потом удобно было ею играть. Савре неохота признаваться, что в лихой воздушной игре она пока не принимала настоящего участия и вряд ли покажет настоящую ловкость. Вздохнув несколько раз от сытости и досады, она всё же говорит:
–Я ещё не смогу хорошо играть. Недавно летаю…
–Жалко,– склоняет голову Ки. Длинный хохольник у него на затылке едва можно различить по тусклому сизо-лиловому переливу да по паре самых длинных перьев.– Ай как жалко… А то давай я у тебя башку выменяю?
Савря делает надменный вид, мол, сам понимаешь, за какие же это сокровища я, могучая охотница, соглашусь тебе отдать такую прекрасную башку?!
–Дивная штука,– говорит рыжий и сам уже явно сомневается, стоит ли того барсучья голова.– Тут недалеко в дупле припрятана. Я вихрем слетал бы.
–Что за штука, отвечай,– велит Савря.
Парня разбирают сомнения, но дивный промен давненько уже лежит в дупле безо всякого толку, а заполучить такую башку очень желается; ничуть не меньше охота и впечатлить серую охотницу – без всяких врак, ведь убила же она целого язвеца! К тому же самой Чистой Смерти она приёмыш…
