Но и не пожалел.
И теперь – не приручает.
Не отталкивает.
Ни одного худого слова от орка Пенни пока так и не дождалась.
Как тут поймёшь?! Как подстроишься?!
Глаза бы на Штыря этого не смотрели, а смотреть надо: где в нём слабина, где зазубрина?
Не видно.
* * *
–Чабха, Резак! Живой ногой вперёд до кострища,– от старшачьего голоса, да с её кличкой, у Пенни даже морозом по спине дерёт.
–Давай заплечник,– говорит Ёна, увидев, что Пенни замешкалась.
Старшаки так высылают вперёд двоих-троих легконогих, разведать, всё ли ладно. Нынче вот и Пенни… удостоилась. От вольного размашистого бега, да без надоевшего рюкзака – радуется тело. Вот спасибо Штырю, что послал в этот раз именно её. За эту свою благодарность Пенни старшака тоже ненавидит особым счётом.
Чабха – один из Булатов, кудрявый, клыкастый, застриженный по-штырь-ковальски: лоб и виски скоблёные, а по затылку – длинно. Про себя Пенни называет его Красавчиком, в отличие от второго Булата, узкоглазого страшилища. Тот вперёд никогда не бегает, он и пешком-то ходит так себе, кривенько. Но при этом сплясать бывает горазд, с тем же Чабхой. Да уж, наверное, и не только сплясать.
Пенелопа часто себе повторяет, что у орков оно не как у людей, но до сих пор бывает неловко и пакостно на душе. И почти всякий раз выезжает, словно кино идиотское, как всё плохо вышло полтора года назад, в третьей приёмной семье, когда…
«Арррргххх, да ну на хрен!» – Пенни прибавляет ходу, чтобы не думать, не вспоминать.
–Хоро-ош, Резак, тебе ещё обратно бе-ечь,– окликает Булат-Красавчик.– Дыхло побереги.
* * *
–Вот зде-есь оно и есть – на-аше место на всю Мясную луну,– произносит Чабха. Осматривается, разнюхивает, похаживая вокруг.
Пенни пока переводит дух, косится на крепко вбитый в землю шест, увенчанный для красоты оленьим черепом с какими-то линялыми лоскутьями на рогах.
Пенелопа может сказать одно – наверняка закаты тут над озером просто чумовецкие.
–А эт чо за жлыга?– всё же любопытствует она.
–Рогаткина башка? А-а, это зна-ак другим оркам,– объясняет Булат.– Старшак его ещё на второе ле-ето поставил.
–Так тут и другие орки есть?!
Красавчик выдаёт странную, слегка пугающую улыбку. Прикасается к шесту, будто это рогатое пугало ему – вещь любимая и святая.
–Мы надеемся.
* * *
Чабха остаётся приготовить место – натащить для костра палчёвин, надрать сухой коры, развести огонёк, обойти старые места для полотняных домов – всё ли благополучно, проведать какую-нибудь там знакомую змеиную нору – ну мало ли что орки делают в таких обстоятельствах. Прежде чем побежать обратно к клану, Пенни идёт к воде – прохладиться малость, плеснуть в лицо, утереться ладонями.
«Уйду,– думает Пенни.– Это что же, всю жизнь теперь так жить? Ни кровати нормальной, ни в кино сходить. День надрываешься, ночь на тощем спальнике ёрзаешь? Вместо телека бабка заумная со стихами? А зимой как? Штырь ещё этот, чтоб он сдох. Бесит. Уйду. Ничего, устроюсь как-нибудь…»
Неясными сполохами в башке мельтешат ещё обрывки мыслей про Штыря-старшака, чтоб ему показать и доказать, но это уж совсем спутанно.
Пенни вдруг кажется, что на неё кто-то смотрит. Межняк настораживается, замирает, вглядываясь в берег. От солнечной ряби неловко глазам. Ей чудится лёгкое движение поодаль, за ка-мышиным островком, там вроде мелькнуло между колышущихся стеблей что-то белое – или показалось? Мгновение спустя слышен лёгкий всплеск. Ерунда.
Должно быть, рыба играется. Или птица какая-то нырнула. Кто их разберёт.
* * *
–Быстро ты,– хвалит Коваль.
Ёна снимает с груди Пенелопин рюкзак, держит его за лямки, помогая осьмушке снова навьючиться. Все рады её скорому возвращению, и от этого Пенни непривычно тепло. Одёргивает себя: «Да не самой тебе они радуются, мозгами-то подумай! Ишь лыбы тянут – скоро долгая стоянка, можно будет отдохнуть и устроиться с бо́льшим удобством, вот и всё».
Коваль протягивает свою флягу – там кипрейный неслащёный завар, вроде чая:
–Я подумал, не годится тебе всё-таки без своего ножа бегать… Когда буду там мастерить, иди ко мне подпомощницей. Скуём тебе резачок по руке и по имени. Что скажешь?
Пенелопа кивает. Ножик – вещь полезная. Только небось ещё припашет к какой-нибудь нудной работе, а вот это уже кисло. Но и это, впрочем, не беда: получивши свой резачок, взять запороть пару заданий – конопатый сам и выгонит, чтобы не мешалась. Ха. Проходили такое, знаем.
–От Мясной стоянки половину дневного перехода ещё – будет матушки-Дрызгин двор,– продолжает Коваль.– Пироги она печёт – с пальцами откусишь…
Шагающие поблизости орки, видать, уже водившие знакомство с Дрызгиными пирогами, аж стонут от предвкушения.
–Особенно которые с картошками…– подтверждает Ёна, сглатывает слюнки.– Матушки-дварфы в прижорках понимают толк!
–Двор большой, я бы сказал, даже целая ферма. Работы полно. Тётенька она прижимистая, но что есть то есть – честная. Заказы я что ни год у неё беру.
–В прошлое лето мы нанимались ещё разный овощ собирать,– говорит Ёна.
–А после обычно я с бабушкой Магдой у неё грузовичок беру на день – в сам Дарлинг гоняем, купить чего, поменять. Оркам природным там лучше особо лицами не светить, глухомань, совсем ещё люди дикие; захочешь, так езжай с нами в этот раз.
Пенни слушает болтовню молча. «Вот и поеду – хрен обратно вернёте»,– думает она с некоторым злорадством.
–Да как вы так можете,– то ли устала всё-таки больше, чем сама чуяла, то ли Ковалев завар, попав в желудок, заставил вспомнить, как она проголодалась,– выскочили слова, а зря, умнее надо быть, помалкивать, при себе держать…
–Ты что имеешь в виду?– щурится Коваль.
Пенни не знает, как объяснить очевидное.
–Да это вот всё…– бормочет она, глядя под ноги.– Заказы… работа… купить-поменять… Вы… мы… Это же орки!
–Что-то я не смекну,– говорит Ёна, морщит надбровье, теребит уродливую ожерёлку под шеей – снизанные одним рядом вместе какие-то мелкие косточки.
–Я вроде понял,– хмыкает Коваль.– Ты, Пенелопа Резак, наша. Только об орках немного знаешь пока…
Вытерпеть этот «взрослый» тон Пенни не может, да и желания такого ни на грош нет. Она всё же удерживается, чтобы не огрызнуться, и только прибавляет шагу – подальше, подальше от всей этой трепотни.
* * *
Праздник по случаю очередной «долгой» стоянки затягивается в самую ночь. При ужине съедены почти все припасы, потому что завтра будет совсем новый день, клан уж себя прокормит. Трое орчат, мал-мала меньше, долго бодрились, подвизгивали общей гортанной песне, прыгали среди больших возле высокого огня. Потом как-то разом отчалили спать в старшачью палатку. А вот девчонка Руби, из детей вроде старшая, так и задремала, привалившись к сивому Магранху-Черепу, и вся окружающая мельтешня ей нипочём. Пенни в их сторону не смотрит.
