–Рановато. Обычно это происходит после сорока. Но, думаю, это связано с появлением Гели в твоей беспутной жизни. Я прав?
–Да. Мою девочку я здорово поломал,– кровь прилила к щекам Алекса.
–Что ты имеешь ввиду?– Отец подался вперед, и кот спрыгнул с его колен.
–Я её изнасиловал и держал в плену три месяца,– Алекс закрыл лицо ладонями,– хотел сделать послушной игрушкой.
–И?
–И влюбился.– Алекс соскочил со стула и прошёлся по комнате.– Обычно бабы мне сами давали, а эта… Ещё и девочкой оказалась. Ты, наверное, ещё больше возненавидишь меня, но мне нужно кому-то об этом рассказать.
–Яблоку не удалось упасть далеко от яблони,– вздохнул отец и, помолчав добавил:– Где там твой вискарь? Наливай.
Алекс застыл в изумлении посреди комнаты. Даже сердце перестало биться. Они встретились взглядами. Отец откинулся в кресле:
–Я украл твою мать. Чтобы она не ушла к другому. И она всю жизнь смотрела на меня, как твоя Геля. Весь вечер я надеялся, что ошибаюсь на ваш счет. Но ты и здесь повторил мой путь.
–А я ненавидел мать… Думал, она просто не любила нас никогда.– Алекс открыл холодильник, достал бутылку и взял с сушки два стакана.
–Я давно хотел рассказать тебе,– отец потерся затылком о подголовник,– да гордыня не позволяла.
Алекс разлил виски по стаканам и, вручив один отцу, уселся подле него на стул.
Глава 30
Белые ночи пьянили разум. Казалось, весь Ленинград бродил влюблёнными парочками по набережным и проспектам. Держалась только наша кодла. Мы с пацанами в тот вечер обосновались на набережной.
Сидят они, пьют портвейн за мою очередную победу на ринге, а я на гитаре бренчу, по сторонам поглядываю. Девушку в красном платье примечаю издалека ивмиг слова песни забываю. Даже не сразу понимаю, что красавица идётне одна. С первой встречи я видел только её. В ту пору мало кто ходил с распущенными волосами, а у незнакомки каштановые шелковистые волосы спускаются ниже плеч. В них лучи заходящего солнца застревают. Я соскальзываю с гранитного парапета и иду ей навстречу, напевая шутливую песенку «Маленькая Мари»:
Да, Мари всегда мила,
Всех она с ума свела.
Кинет свой веселый взгляд —
Звезды с ресниц ее летят.
Самый мрачный из парней,
Вдруг светлеет рядом с ней.
Самый смелый Дон-Жуан
Робок с ней, как мальчуган…
Шаркаю ножкой перед незнакомкой и даю последний аккорд.
–Откуда вы знаете, как меня зовут?– смеётся девушка.
А я будто язык проглотил. Понимаю, что тону в её карих глазах.
–Это я ему нашептал?– Рядом вырастает Витёк, мой друг детства и сосед по коммуналке.
–А вы откуда знаете?– Медовый взгляд уходит в сторону, и я задыхаюсь от ревности. Впервые в жизни.
–Ворожу, гадаю, порчу! Дайте ручку, милая Мари, и я скажу, что вы делаете завтра,– прытко гонит коней Витёк.
–Вообще-то, её зовут Марина,– коренастая блондинка с веснушками плечом задвигает мою красавицу назад.– Портите кого-нибудь другого, мальчики. Мы спешим.
Марина вновь на меня смотрит.
–Мы правда спешим. Но если вы нас проводите, то я бы ещё раз послушала песенку.
Я крепну духом и кричу друзьям через плечо:
–Пацаны, я ушёл!
–Надолго?– окликает Генка.
–Похоже, навсегда!– Я ударяю по струнам и затягиваю песню про Мари.
Витёк увязывается за нами. С того дня мы превращаемся в соперников.
Выясняем, что Марина живёт в детском доме, и они с подругой возвращаются из ДК, где выступали в честь дня города. Марине только-только исполнилось пятнадцать, но, несмотря на свою худобу, выглядит она невестой на выданье. Мы с Витьком глядим на неё, как голодные псы на мясо, и лезем из шкуры вон, чтобы понравиться. Я рассказываю о перспективе поехать в скором времени в Прагу на чемпионат по боксу среди юниоров, а Витек о грядущем поступлении в военно-медицинскую академию.
Следующий год пролетает в переживаниях и ухаживаниях. Марина одинаково благосклонна к нам обоим и считает друзьями. А я дурею от одного её взгляда. Под ширинкой становится тесно от самого невинного еёприкосновения. С армией нас Бог милует. Меня призывают, но оставляют в Ленинграде защищать спортивную честь гарнизона города, а Витька поступает в академию и ещё раньше переходит на казарменное положение. Мы с ним договариваемся не торопить события и терпеливо дожидаемся совершеннолетия нашей малышки.
Как детдомовке, Марине дают комнатушку. На правом берегу Невы. Там-то и происходит моё первое объяснение с ней.
Влезаю я, значит, по водосточной трубена рассвете в окно на втором этаже и вручаюзаспанной красавице букет сирени.
Она сидит на постели, к груди срезанные ветки прижимает. Цветки мелкие, как на ночнушке ее ситцевой. Ароматные такие, на всю комнату пахнут.Марина растерянно так улыбается. Я встаюперед ней на колено и, как в день знакомства, все слова вылетаюту меня из головы. А тут еще лямка сорочки сползаетс её плеча.Я уже ничего не вижу.Жадно пожираюглазами приоткрывшуюся грудь.
–Димка, ты откуда в такую рань?– Марина кокетливо таклямку на место возвращает ис кровати поднимается.
Я видел Марину раньше на пляже, но сейчас, её гибкое обнажённое тело угадываетсяпод сорочкой и лишаетменя остатков разума. Вскакиваю следоми прижимаюМарину к себе. Сиреньиз её рук вон.
–Люблю тебя,– выдыхаю и впиваюсьв губы Марины, задыхаясь от желания.
Онакулачками в мою грудь упираетсяи что-тосказать пытается. Забрало падает. Недолго думая,валю её на кровать и затыкаюрот своим языком. Здоровый кабан, я без проблемудерживаюеё под собой, забыв о нежности. Наконец, ей удаетсяотвернуть голову и крикнуть:
–Я выхожу замуж за Виктора!
Кровь бьёт в голову: «Решил меня обскакать, гад. Не отдам! Ни за что не отдам мою девочку!» Дальше я действую на инстинктах. Освободиться от треников не составляет труда, а с Маринки и снимать нечего. Сгибаю её дрожащие ноги и одним махом болт свой засаживаю. Сколько раз в мечтах я представлял нашу близость, но все случилось совсем иначе. Марина ревёт навзрыд, а я с остервенением долблюсь в неё, пока силы не покидают. В дверь давай соседи молотить кулаками, и Марина испуганно затихает. Соскакиваю с неё и полотенце со стула сдёргиваю, член перемазанный вытираю. Натягиваю штаны. Чемодан со шкафа снимаю. Не помню даже какой. Тряпочный вроде. Кидаю туда Маринкин нехитрый скарб. Она сидит на постели – слезами давится, кровавые потёки на бёдрах под ночнушкой прячет. Глазюки огромные, влажные, и страх в них такой… До сих пор от него мурашки, как вспомню.
–Одевайся,– говорю и платье с пышной юбкой в горошек ей кидаю.
