Я не знаю, что сказать. Она имеет доступ к служебному туалету?
— Я провела собственное расследование целой вереницы странных смертельных случаев, произошедших с людьми из модной тусовки. Сначала они становятся бледными. Их волосы тускнеют, ногти искривляются и слоятся. Иногда у них обнаруживается необъяснимая тяга к несъедобным вещам, например, глине и бумаге…
— Это называется геофагия, своего рода извращение, — рассеянно замечаю я. — Признак сильной анемии. А ломкие ногти становятся вогнутыми, превращаясь в маленькие «ложки», при койлонихии.
Беверли словно и не слышит моих комментариев:
— Все это объясняется только одним: эти несчастные — жертвы вампиров.
У меня кружится голова. Инстинктивно сделанный глоток «Кровавой Мэри» только усиливает мою дезориентацию. Вампиры не существуют. Бедняжка Беверли Грант выжила из ума. Поразительно, что даже в наше время находятся такие невежи — все подозрения моей сильно подвыпившей соседки по столу легко объясняются с медицинской точки зрения.
— С ума сойти, — громко говорю я.
— Ты мне не веришь? — вскидывает она голову.
— Ну, не очень, — признаюсь я.
— Ладно, смотри. — Беверли приподнимает свои длинные темные волосы и показывает мне шею и зону ключицы. — Кровососы, которых ты до поры до времени считаешь своими новыми друзьями, кусают тебя именно сюда… А еще вот сюда. — Она похлопывает по своим запястьям, по животу и в области паха, где проходят крупные кровеносные сосуды. Я пью столько мартини, потому что жутко боюсь, что кто-то из персонала догадывается, что я знаю о них. У меня отличное здоровье. И пока что на мне нет никаких отметин. Но если я загнусь, как та маленькая собачка — да, я все про это знаю, — ты будешь знать, что на самом деле произошло.
Беверли чудом удерживается на своем стуле, раскачиваясь во все стороны, а мы еще даже не приступали к десерту.
— С тобой ничего не случится, — Я кладу руку ей на плечо пытаясь успокоить. — За исключением похмелья.
— Если бы только это. Мне страшно. Я подозреваю, что они просматривают мою электронную почту. А иногда вечером мне кажется, что кто-то преследует меня.
— Это тебе только кажется. Я провожу тебя до такси. Беверли лучше отправиться домой, пока она еще в состоянии передвигать ноги.
Двадцать воздушных поцелуев плюс один недовольный водитель такси — и я возвращаюсь на вечеринку.
В дверях сталкиваюсь с Джеймсом, и тут же все мысли о вампирах напрочь вылетают у меня из головы. На сегодня его работа закончена — большая камера спрятана в громоздкую черную сумку на ремне, перекинутом через плечо.
— Я думал, ты совсем ушла, — говорит он.
— Нет. — Неужели он искал меня? — Ты уходишь?
— Я мог бы выпить еще бокальчик. — Его щеки раскраснелись, а на пухлых красных губах темнеет полоска от красного вина. Интересно, сколько бокальчиков он уже пропустил? Я иду за ним к бару, который, пока продолжается обед, пустует.
Он заказывает вино. Я — еще одну «Кровавую Мэри», обещая себе не пить ее, поскольку мне уже хватит.
Мы болтаем о вечеринке, о работе, о разной чепухе. Обед заканчивается. Из соседнего зала доносятся звуки песни, которую исполнял какой-то музыкальный ансамбль.
Джеймс ухмыляется:
— Знаешь, по поводу твоих фотографий, которые я сделал… Ну ты еще говорила, что нефотогенична…
— Ну и…
— Они классные!
Его темно-золотистые глаза совсем близко. Мы сидим на барных табуретах лицом друг к другу. И мои колени — между его коленей, мои ступни стоят на подножке его табурета и наоборот.
— Спасибо.
— Извини, если я неадекватно вел себя.
— Я этого не заметила, — не моргнув глазом лгу я.
— Да заметила, заметила. Ты так молода и еще многого не знаешь. Ты намного моложе, чем я.
— Неужели? Сколько тебе лет, двадцать семь? Мне в марте будет двадцать три. — Я прикинула его возраст, учитывая год окончания колледжа.
Эту информацию я почерпнула из «Гугл».
— Я мог бы привести контраргументы, — печально говорит он.
Мы так близко наклонились друг к другу, что наши носы почти соприкасаются. Я вижу отдельные золотые крапинки в его глазах.
— О, черт, — говорит он и обнимает меня за шею.
Наши губы сливаются в поцелуе. Он обалденно целуется. Я абсолютно счастлива. А затем он берется снизу за мой табурет и подтягивает его поближе вместе со мной и опять целует меня. Я на верху блаженства.
Он берет меня за подбородок и смотрит в мои глаза. Я вцепляюсь в воротник его рубашки.
— Ты что? Здесь полно наших сослуживцев!
— Да. — Он снова целует меня. — Это плохо. Знаю, что плохо.
Хотя мне и не хочется, я отодвигаюсь.
— Неудобно.
— Хочешь, уйдем отсюда? Ты можешь вернуться в Бруклин вместе со мной. Обещаю быть джентльменом.
Я уже собиралась ответить «да», клянусь, когда фантом благоразумной Кейт материализуется в моем расплавленном страстью мозгу: я не хожу домой к мужчинам никогда не хожу. Особенно к тем, кто мне действительно нравится. Если парень тебя по-настоящему любит он позовет к себе и в другой раз — и ты получишь второй шанс. А если это не так и это твой единственный шанс ты тем более не должна соглашаться спать с ним.
— Нет, не надо, — шепчу я.
Джеймс по-прежнему держит мое лицо в своих руках и долго и пристально смотрит на меня, когда я говорю ему это. Он несколько раз открывает рот, собираясь возразить, но, в конце концов, разочарованно отпускает меня, выпрямляется и тяжело вздыхает:
— Ты права. Я сошел с ума.
И именно этот совершенно неподходящий момент выбирает Аннабел, чтобы прервать нас:
— У нас ЧП. — Она выглядит искренне огорченной.
Джеймс встает, отодвигает свой табурет и хватает свою сумку с фотокамерой.
— Мне надо идти. Я как раз собирался уходить. — Его слегка «штормит» — оказывается, он выпил гораздо больше, чем я думала.
Мы с Аннабел смотрим, как он, пошатываясь, уходит. Потом она наклоняется ко мне и шипит:
— Лиллиан хочет его!
— Зачем? Он уже сделал свою работу. — Аннабел кидает на меня испепеляющий взгляд.
Я спохватываюсь:
— В каком смысле хочет? Неужели у нее нет никого получше помощника фотографа? — Мысленно я извиняюсь перед Джеймсом за такую уничижительную характеристику.
— Это сложный вопрос. Вообще-то она любит молоденьких. До Джеймса она увлекалась одним молодым человеком из отдела объявлений.
— А сейчас? Она уже не любит его?
— Он ушел… — уклончиво отвечает Аннабел. — Это не имеет значения. Тебе надо держаться подальше от Джеймса. Я все видела, не знаю, видел ли кто-то еще, но если так, то ты труп. Лиллиан убьет тебя. В самом деле убьет, если ты заставишь ее ревновать.
