Аромат выпечки, салями и пармезана защекотал в носу, и она пошла на запах. На светлой просторной кухне она застала Роберт за извлекал горячую тарелку из микроволновки. Он никак не мог ухватить ее и дул себе на обожженные пальцы.
—Я помогу,— Юля подошла к раковине, вымыла руки, взяла девственно-чистые прихватки и ловко переставила тарелку на барную стойку.
—Удобные штуки, не знал! Здесь поедим или пойдем в гостиную?
—Непохоже, чтобы там ели когда-либо,— Юля села на высокий табурет.— Давай здесь.
Роберт разлил вино по бокалам и разрезал на кусочки пиццу с тягучим горячим сыром.
—Три дня и три ночи не выходить из дома. Как тебе такая идея?
—Подкупает новизной и наконец-то обретает реальные черты,— Юля вдохнула густой аромат мерло.— Какой кайф! Я опьянела от одного только запаха.
—За нас, солнце!
Они выпили по два бокала вина и умяли целую пиццу. Юлина скованность испарилась вместе с незаметно подступившими сумерками. Она прилегла на диване в гостиной, а Роберт ненадолго исчез. Он вернулся за ней, раздетый до пояса и, поигрывая мышцами, изобразил пару движений в стиле брейк-дэнс.
—Львенок, что за стриптиз?
—Ванна из космической плазмы и с пеной бабл-гам ждет вас, мисс,— голосом робота произнес он и дотанцевал до нее.— Прошу вас снять и сдать всю одежду. Она вам больше не понадобится в этом пространстве.
Юля рассмеялась, поднялась с дивана, стянула с себя юбку и сняла чулки.
—Неужели я раздеваюсь сама?
Роберта не нужно было долго упрашивать, он стянул с нее белье и унес на руках в ванную.
Круглая джакузи стояла посередине просторного помещения и под белоснежными ароматными сугробами бурлящая вода неспешно меняла цвета. Уличные луны фонарей немного добавляли света в царившем полумраке. Роберт посадил Юлю на бортик и, стянув джинсы и трусы, сел рядом и обнял ее за плечи.
—Полное погружение,— прошептал он ей на ухо и утянул за собой в воду.
Роберт повернул краны и нажал кнопку. Бурление прекратилось и наступила блаженная тишина. Юля с наслаждением вытянулась в полный рост, прижавшись спиной к возлюбленному.
Он водил ладонями по ее плечам, животу, бедрам слегка массируя их.
—Как ты хороша любимая!— шептал он, упираясь твердым членом ей в спину.— До сих пор недоумеваю, как ты до двадцати четырех сумела сохранить невинность.
—С каждым годом становилось легче.— Юля потерлась о грудь Роберта затылком.— Опыт и методы по отшиванию множились в геометрической прогрессии.
—Я так благодарен тебе за ту ночь в «Англетере». Моя сладкая, терпкая как вересковый мед, девочка.— Возлюбленный коснулся губами ее плеча и жадно смял груди.
—Аккуратнее, львенок,— вскрикнула она.
—Прости!— Роберт вывернулся из-под Юли и, усадив ее к себе на бедра, выдохнул.— Ты не представляешь, как мне сложно сдерживаться рядом с тобой. Но тебе ведь уже не больно?
Сердце от его слов забилось сильнее, а внизу живота и так уже полыхал пожар.
—Чуть-чуть. Ты такой огромный, но я все равно каждый раз жду с нетерпением,— Юля потянулась к нему, облизала его губы и прижалась в жарком поцелуе. Два пальца проникли снизу, и она выгнулась дугой, застонав от наслаждения. Рот тут же нашел ее сосок и, посасывая, затеребил его языком. Бережно и нежно играл он одной рукой с ее грудью, терзая другой распалившиеся лоно. Когда член толкнулся между бедер, Юля уже находилась полностью во власти Роберта и тонула в диком удовольствии. Когда возлюбленный пальцем коснулся самой чувствительной ее точки, она закричала, и его семя ударило мощной струей в ее плоть.
Они тяжело дышали, будто только что бежали наперегонки стометровку.
—Мне кажется, я умерла,— прошептала она, утопая в его объятьях.
—Рановато, счастье мое. Ты еще не видела спальни.
Юля, завернутая в пушистое полотенце, вошла в спальню и обомлела: "В такой комнате могла бы почивать принцесса или фея, но не молодой повеса-холостяк". Овальная спинка двуспальной кровати из светлого дуба с мягкой обивкой винного цвета и такие же яркие шторы на двух окнах выделялись на фоне пастельно-розовых обоев и светлого с цветочным орнаментом ковра. Симпатичная козетка с крупными пионами на обивке так и манила прилечь на ней с книжкой. Напротив кровати располагался встроенный белый, частично застекленный гардероб с золочеными ручками. С потолка свисала люстра, похожая на канделябры из гостиной. Небольшой столик и трюмо, пара стульев прекрасно вписывались в интерьер. Неожиданно Юлю осенила догадка. Она повернулась к Роберту и увидела неподдельную боль в его взгляде.
—Это квартира принадлежала Элизабет Фаррелл?
—Мама предпочитала жить подальше от сестер отца и не любила Фаррелл-Холл.— Роберт подошел к постели и, стянул с нее покрывало. Сложив, он кинул его на нижнюю полку встроенного стеллажа, уставленного статуэтками и фотографиями.— Поэтому родители чаще жили на Итон-Сквер, и мать здесь все сделала по своему вкусу. После ее смерти отец думал продать квартиру. Слишком много воспоминаний. Но потом вручил ключи мне.
Юля подошла и взяла в руки золоченую рамку с фотографией женщины с зелеными смеющимися глазами и каштановыми волосами. На другом фото, точеная, как статуэтка, она тонула в объятьях Эдварда, взгляд которого лучился от счастья. На семейном портрете Роберт, смешно сложив губы «уточкой», стоял между родителями в шапке и мантии выпускника университета:
—Идеальная семья из идеального мира.— Юля поставила фото на место и подошла к Роберту. Он сидел на подоконнике и открывал бутылку вина.
—Ну, с идеальным миром ты загнула, дорогая.— Роберт наполнил бокалы и протянул один Юле. Она забралась с ногами напротив Роберта и отпила пару глотков.
—А с семьей? Смогу ли я стать для вас с Эдвардом той иконой, что была Элизабет?
Роберт хитро посмотрел на нее:
—Напрашиваешься на комплимент?
—Нет, я вполне серьезно. Мне кажется, от меня одни проблемы.
—Как мы тебя вызволяли из рук твоего ненормального жениха — отдельная песня.
—Элизабет — потомственная аристократка, внучка русских эмигрантов, а я…
—А ты та, за кого я загрызу любого. А мой отец…
—А твой отец выложил за мою свободу целое состояние…
Роберт с Юлей перебивали друг друга. Слезы наворачивались на ее глаза, и она держалась из последних сил.
—Джу,— строго оборвал ее Роберт.— Эдвард никогда просто так ничего не делает. Не будем лукавить, он влюблен в тебя, и в этом его счастье и боль. Ни он, так я выдернул бы тебя из того дерьма, в которое тебя столь активно макали все кому не лень, смакуя твое, скажем так, не лишенное криминального душка прошлое. Ты в нашем круге, и ты уже делаешь нас счастливыми. Со временем все встанет на свои места. Мы поженимся, ты подаришь мне детей, а Эдварду внуков. Я закрою глаза на те вечера, когда отец захочет почитать тебе Диккенса или погулять с тобой вдвоем по дорожкам поместья.
