Вобщем потоке янаправился кзнакомому трехэтажному зданию, вертя головой ивыхватывая изтолпы смутно знакомые лица. Пока никого опасного. Кучкуются старшеклассники вкурилке зашколой. Носится мелочь, кидает друг вдруга грязную тряпку:
— Сиф!
— Тоха сифа!
Сверкая труселями, маленькие девочки скачут врезиночки. Семиклассницы сгрудились уступеней ичто-то рассматривают— они уже взрослые для детских забав.
Форму отменили несколько лет назад, ивсе одеты кто вочто горазд. Идет непримиримая борьба сженскими штанами: дежурные навходе воглаве сфизичкой непускают вшколу нашу Натку Попову, потому что наней белые брюки.
— Авыстулья замените, они все колготки порвали,— огрызнулась она.— Уменя колготок больше нет, абез них попа мерзнет!
— Вчерных брюках можно,— уперлась физюля.
— Аони невысохли,— парировала Натка.— Воду-то отключили днем! Стираем-то мывечером!
Чем закончится перепалка, яслушать нестал, поздоровался совсеми, просочился вшколу ичуть линеуперся вЛику Лялину, соскучающим видом опершуюся оподоконник под общешкольным расписанием. Напротив стоял стенд, куда крепились объявления, стенгазета иплакаты овреде курения.
УЛики явно нет недостатка вколготках. Белая блузочка— неперешитая, асовременная, кожаная сумка июбка-варенка, которая ей, наверное, жмет впятой точке. Итуфельки. Новенькие лаковые туфельки. Яневольно посмотрел насвои стоптанные кроссовки, укоторых извсех щелей торчал обувной клей. Ившколу явних хожу, инафизкультуру. Наташкины шузы мать вообще вручную подшивала, иихвдождь носить нельзя, сразу воду набирают.
Неудержавшись, яподошел кЛике исказал:
— Привет, Анжела.
Она мгновенно отлипла отподоконника, одернула юбку, вытянулась вструнку ивытаращилась наменя, незная, что сказать.
— Отец ночью был увас?— спросил яхолодно, наблюдая, как еелицо покрывается красными пятнами.— Вижу: увас.
Ипонятно, что девочка нипри чем, неона ведь смоим отцом спит, нокак жетрудно себя сдерживать! Вот чем наша Наташка еехуже?
— Передай матери, что язаскочу наднях.
Яулыбнулся ипереместился красписанию, чтобы посмотреть, вкаком кабинете урок унашего восьмого «Б». Черт, ненаписаны номера кабинетов, агде икогда проходят занятия, янепомню, мыкочевали поразным кабинетам, ииногда, например, биология проходила там, где должны вести химию. Придется караулить одноклассников иидти следом заними.
Лялина думала, что янеухожу, потому что еепреследую имыслю недоброе, потому быстренько ретировалась втуалет. Интересно, что она матери расскажет ирасскажет ли? Может, вообще моему отцу нажалуется. Если роман сеематерью длится долго, значит, они нашли взаимопонимание, ведь забитой Ликуша невыглядит.
Авот иЖелткова взамызганной блузке смаминого плеча идлинной черной юбке. Она старалась неносить брюк, потому что вечно стриженную из-за вшей еечасто принимали замальчика. Вспомнилась тема политературе про Желткова иШеину. Сегодня Любке предстоит пережить кучу насмешек.
— Привет!— помахал яей, иона оторопела, кокетливо пригладила ежик серых волос.
— Мартынов,— констатировала она.
— Онсамый. Тыизвини затот прикол— был слегка невсебе.
— А-а-а,— протянула она, похоже, разочарованно инаправилась клестнице, япотопал заней.
Возле кабинета русского языка, что находился всамом конце коридора, уже роились наши. Желткова устроилась вуголке, нерискуя подходить кСеменяк иБарановой— альфе ибэте женской части нашего класса. Завидев ее, Яна Баранова сказала:
— Люба! Тычитала повесть про своего предка Желткова?
Лидеры мужского коллектива, Петька Райко иСанек Кабанов, громко заржали, Любка покраснела. Эти двое небыли гопотой. Отец Райко работал мясником при СССР, неплохо поднялся исейчас держал сеть хлебных ларьков, ездил нанастоящей иномарке, аж«Опеле-вектра», который для него пригнал изГермании папаша Санька.
— Что тыскажешь затрагическую жизнь своего предка,— карикатурно всхлипывая, проблеял Санек.
— Оннемой предок!— Реплика Любки вызвала приступ смеха всех собравшихся, Симоняк так вообще сложилась.
Люба неблистала умом инемогла достойно ответить. Наверное, если проверить IQэтой несчастной девочки, онвряд либудет выше девяносто. Отсмеявшись, Юлька перевела наменя взгляд— новую жертву нашла. Девчонки инезнают, что вихкоролевстве назревает дворцовый переворот.
— Мартынов, атычто скажешь про Желткову? Вчера тыпредлагал ейсебе отдаться.
Все опять грянули смехом. Подошедший Илья опешил, глядя тонаменя, тонаних.
— Несогласилась,— отшутился япод хохот одноклассников, сделав скорбное лицо.
— Дакто тебе даст!— констатировала Яна Баранова.
Тот я, наверное, сгорел быотстыда идень школу прогуливал, пока все забудут его позор. Этот ябыл поматерее Барановой ипоопытнее.
— Утебя невозьму. Боюсь самок богомола,— парировал я, наблюдая, как Янка краснеет.
Парни же, включая Илью, снова захохотали.
— Что выржете! Несмешно,— проворчала она.
— Раз смеются, значит, смешно,— припечатал я,— невсе жетебе надо всеми потешаться.
Она попыталась убить меня взглядом. Распускать руки было выше еедостоинства.
Илья подождал, пока представление закончится, пожал протянутую руку испросил вполголоса:
— Пашка, аправда, что тыЗяму сРусей отлупил?
Все смолкли, включая подошедшего низкорослого Рамиля Меликова, замерли, неверя своим ушам.
— Уже вся школа знает?— Ответь яутвердительно, это воспринялось быхвастовством.
— Апочему самка богомола?— невтему спросил наш мажорик Петя Райко.
— Потому что вдвое крупнее самца, после совокупления она теряет силы истремится сожрать того, кто еерадовал мгновенье назад.
Баранова была наголову выше остальных, гордилась своим ростом ивзрослостью.
— Тыобэтом пожалеешь…— прошипела она, носмолкла, потому что пришла учительница— молодая миловидная женщина, белокожая исветловолосая, нолуноликая исраскосыми глазами. Как симпатичная китаянка-альбиноска.
Поздоровалась снами кивком, отперла дверь и, пока мырассаживались попартам, раскладывала настоле пособия.
Элитными считались парты уокна, кроме первых двух. Эти козырные места занимали Санек сПетей иЯнка сЮлей. Позади них сидел вечный двоечник Игорь Заславский. МысИлюхой сидели завторой партой ряда, что удвери— чтобы случайно отсильных неприлетело. Перед нами расположились Аня Ниженко изамкнутая идрачливая Сашка Гайчук попрозвищу Гаечка. СГаечкой унее было столько жеобщего, как уросомахи исуриката.
Яразглядывал одноклассников, будто видел впервые. Если разобраться, тотак ибыло— глазами взрослого янаних несмотрел. Несказать чтобы впрошлом ябыл жертвой, номестную элитку опасался.
