Илья толкнул меня вбок ипрошептал:
— Сегодня комне подходил Чума. Велел передать, что тебе хана.
Итут-то яостолбенел. Минуту назад мне казалось, что язнаю прошлое, теперь жевдруг понял, что совчерашнего дня, стого самого избиения гопников, началась совсем другая история, итеперь никто незнает, что меня ждет. Инеизвестно, как сложится Наташина жизнь, если она меня послушает инесбежит ночью насвидание.
Отмоего действия, как круги поводе, побежали волны пореальности, ияосознал, что отныне будущее непредопределено.
— Эй, тычего?— спросил Илья.
— Вах, баюс-баюс,— сказал я, хотя думал, что гопники, конечно,— неснайпер инеядерный взрыв, нобашку мне они вполне могут проломить, потому надо быобзавестись кастетом, аеще лучше— битой. Хотя меня сней вшколу непустят.
— Это серьезно! Чума был зол,— добавил Илья.— Ядумал, онменя прибьет.
— Будем решать проблемы помере поступления…
Меня оборвал звонок наурок. Ученики встали, приветствуя Веру Ивановну, она снами поздоровалась, ивсе загремели стульями, рассаживаясь поместам.
Урок строился привычно: опрос, ответы удоски, новый материал. Напрошлом уроке, где янебыл, ноприсутствовал прежний Павлик, мыразбирали вводные слова имеждометья.
Кдоске пошел вечно неготовый Игорь Заславский, который ничего неучил, ноприсутствовал науроках инеособо мешал, зачто получал честно высиженный трояк повсем предметам. Слушать его бэканье было скучно, ияпринялся листать учебник— старенький, потертый, кирпичного цвета, счерным орнаментом.
Доменя имвладели четверо учеников. Кто-то вписывал пропущенные буквы взадания, причем неверно. Кто-то писал наполях глупости. Кто-то украшал ихфаллосами. Яизучал внутрикнижное творчество идумал отом, что это сродни наскальной живописи: мало смысла иэстетики, зато сколько экспрессии иэнергии! Взять хотя бывот этого пучеглазого панка. «Панки Хой».
После Заславского Вера Ивановна вызвала Баранову, которая быстренько все рассказала инаписала, получила заслуженную пятерку ивернулась наместо, всем своим видом демонстрируя превосходство. Она училась на«отлично» додевятого класса. Вдевятом англичанка поставила ейчетверку вгоду, иона возненавидела Илью, укоторого повсем предметам были пятерки, идаже попыталась организовать травлю— считала его заучманом иподлизой, хотя это вообще непро него. Вбудущем онвидел себя офицером, много читал про белогвардейцев, идля него слово «честь» небыло пустым звуком.
Спрятавшись заспиной Сашки Гайчук, тоесть Гаечки, янарисовал вучебнике ручкой ядерный взрыв, аниже написал: «25. 07. 2025. Nofuture».
Потом была перемена, идети затроллили Желткову. Она попыталась сбежать сурока, ноЗаславский держал дверь, аКабанов снашим извечным хохмачом Дэном Памфиловым заруки тащили еезапарту всреднем ряду, где Любка всегда сидела одна.
— Здесь мынаблюдаем трагедию маленького серого человека,— декламировал Петька Райко, покачивая тощей ногой внастоящей фирменной кроссовке.— После того, как отправила мне письмо спризнанием влюбви, надеюсь, наша Желткова сжизнью нерасстанется.
Любка вырывалась, носилы были неравны. Япоглядывал научительницу, ноона делала вид, что незамечает безобразия— молодая ипугливая, боялась настроить против себя лидеров класса. Впредыдущей реальности этого эпизода небыло. Или яего просто непомнил, потому что над Желтковой издевались постоянно, иэто казалось мне нормальным.
Вэтой яничего терпеть ненамерен. Втом числе— отвратительные зрелища, апоотвратительности оно было, как если быживодеры издевались над котенком. Потому яподнялся, громко имногоэтажно выматерился. Это было так неожиданно, что парни отпустили Желткову. Все, втом числе учительница, посмотрели наменя. Любка, рыдая, выбежала задверь.
— Вера Ивановна, аМартынов матерится!— пожаловалась Баранова.
Вера Ивановна подвисла, незная, что делать: вроде как меня надо наказать, нояпресек травлю Желтковой, иэто как быумножает мою провинность наноль. Ктому жеучительница симпатизировала нам сИлюхой.
— Нафига выэто делаете?— спросил яуодноклассников.
— Точно влюбился,— заключила Семеняк.
— Вам нравится, как она плачет?— обратился якпарням.— Мне— нет. Непереношу женские слезы. Объясните мне, зачем вымучаете человека? Это смешно? Нет. Выпоказываете, что сильнее икруче нее? Так все это ибез того знают.
Думал, нападки продолжатся, ипридется отбиваться, нонет. Толидоних иправда что-то дошло, толивомне сейчас что-то было такое, что говорило: несвязывайтесь сэтим ненормальным. Мой единственный друг Илья пожал мою руку ишепнул:
— Правильно. Аяпобоялся,— добавил онссожалением.
Подумалось, что мне ненужен этот цирк сконями. Несобираюсь сними еще три года штаны просиживать. Оставшиеся бысемь дней дотерпеть.
Налитературе Вера Ивановна вызвала меня— вклассе захихикали. Якратко пересказал содержание— как это было принято. Причем засорок скопейками лет яздорово прокачал красноречие, иодноклассники слушали меня, разинув рты. Потом япустился врассуждения, что было бы, если быкнягиня ответила Желткову, незаметно вовлек вдиалог Веру Ивановну, подключил Санька Кабанова— мол, хотелось быему жениться накнягине. Обратился стем жевопросом кмажористому Райко, ипонеслась жара!
Девчонки все как одна голосили, что да, было бысчастье, потому что— любовь же! Настоящая! Парни склонялись ктому, что есть люди, которые готовы отдать почку, хоть она реципиенту иненужна, ему бысмелость. Или сердце. Или мозг.
Яперестал быть даже дирижером, разгорелся жаркий гендерный спор, который вышел нановый виток. Учительница глазам поверить немогла, как оказывается, зацепило произведение учеников! Она, наверное, такого никогда раньше невидела усебя науроке.
Вобщем, двоечники были мне благодарны, что наних нехватило времени, аяполучил жирную пятерку вдневнике иблагодарность натри строчки. Нувсе, теперь меня точно наолимпиаду зашлют.
— Круто тыурок провел!— оценил Илюха мой креатив набольшой перемене.— Долго готовился?
— Особо неготовился, как-то само получилось,— пожал плечами я.
Большая перемена создавалась для того, чтобы ученики перекусили встоловой, нопри тотальном безденежье это могли себе позволить разве что два наших мажора, остальные ели то, что взяли издома. Причем если достать яблоко, сразу налетит стая саранчи скриком: «Дай кусить».
Мывышли изкабинета последними, если несчитать дежурных, вытирающих сдоски. Илья достал два бутерброда ссыром, один протянул мне. Внашем доме сыра отродясь неводилось, аколбаса бывала лишь попраздникам. Родители Ильи, люди интеллигентные инебедные, догадывались обэтом, потому всегда давали Илье перекус надвоих, чтобы онподкармливал меня.
— Ивсе-таки опасно тысебя ведешь,— сказал Илья.— Гопники этого незабудут.
— Посмотрим,— ответил я.— Илюха, пообещай нелезть, если будет замес. Это моя война.
— Небуду обещать. Потому что тызаменя все время подписываешься.
