—Дети! Отец жевелел никакую гадость надверь нецеплять. Атут еще инаклей посадили. Кто это сделал?
Она прошагала внашу комнату. Наташка напряглась инабычилась. Борька принялся спешно прятать художества. Определив настол миску склубникой, она развернула листок скорявым черепом, перечеркнутым красной линией, аниже красовалось слово «смерть!» Все это было нарисовано фломастерами иочень криво, будто первоклассник расстарался. Наташка разинула рот ипобледнела, скосила глаза наменя.
—Боря! Твоих рук дело?— неунималась мама.
—Боря нарисовал былучше,— сказал я, забрал унее листок.— Это вообще немы. Кто-то пошутил.
Она покачала головой, взяла клубнику, нам даже непредложив. Неположено, пока вожак прайда неснял пробу. Ябросил ейвспину:
—Мам, уменя сегодня все пятерки иблагодарность политературе. Показать дневник?
Необорачиваясь, она качнула головой иудалилась.
—Тынепонял, что ли?— прошипела Наташка ипостучала себя пальцем полбу.— Это жчерная метка! Тебе— черная метка.
Борька икнул, забрал послание, оставленное гопниками, насмотревшимися фильмов опиратах:
—Обидно. Она подумала, что этот ужас накалякал я.
—Вот ияговорю,— поддержал его я,— что уБориса— талант, аэто фигня позорная.
—Идиот!— закатила глаза Наташка.— Они тебя убьют! Они жнавсю голову отмороженные!
—Дебильные они навсю голову,— сказал я.— Гопота— это никто, черти, бентос, блин!
—Кто? Пентос?
—Бентос. Твари, которые живут надне. Гопники тупы, трусливы, разрозненны иленивы.
Говорил я, больше чтобы убедить ее. Да, для самостоятельного взрослого это несила, пока онневстретится сними втемном переулке. Они всегда нападают соспины или— стаей. Нодля подростка представляют серьезную опасность. Вот только как далеко они готовы зайти? Поидее— допервой крови. Ихкрови. Ведь только для нас, детей изобычных семей, это война. Для них— игра, охота.
Мне пора подумать, как поэффективнее вооружиться. Откамня побашке это вряд лиспасет, нопри столкновении лицом клицу, тоесть клицам или скорее рылам— вполне.
Видимо, моя физиономия изменилась, исестрица сторжеством сказала:
—Дошло наконец, что они тебя сгноят? Хочешь, яВлада попрошу затебя подписаться?
Ячуть неподавился, хотелось сказать, что отнего мне ничего ненужно, нозачем ссориться сНаташкой?
—Нет, спасибо. Надо учиться самому разруливать свои проблемы. Нефакт, что сгноят, нопопытаются точно.
Мысли завертелись вокруг вопроса, как себя обезопасить. Во-первых, вооружиться. Во-вторых, создать собственную силу, способную импротивостоять, тусилу, что будет поддерживать меня вдальнейшем, ОПГ сознаком плюс. Секту имени Павла Мартынова, аужязнаю, как создают подобные организации изавлекают молодежь. Особенно хорошо такие организации работают, когда детям податься некуда.
Что осталась неделя доокончания школы— хорошо, гопникам будет сложнее меня отследить иподкараулить, аксентябрю расклад сил изменится. Черную метку они мне… Нужно сохранить каляки искормить ихавтору, когда выясню, кто это сделал.
Адля самообороны надо раздобыть крупный карабин— сойдет как кастет. Главное, чтобы нежное тело неподвело, атоударю ивыбью пальцы. Инепомешает пояс скрупной бляшкой. Удеда, помню, были такие. Смотреться будет неочень, зато против гопоты пригодится.
Ох, веселенькое предстоит лето! Чувствую, недокупания будет, потому что нужно, как сейчас говорят, косить капусту. Еще несколько лет деньги можно брать извоздуха. Главная сложность втом, что я— подросток иничего немогу сам, потому следует заручиться поддержкой взрослых.
Япочесал голову. Где ихвзять, когда народителей рассчитывать нельзя? Мамины родственники? Деда поотцу янезнал, они ненавидели друг друга. Только взрелом возрасте язаинтересовался, откуда удеда Шевкета фамилия Мартынов, ивыяснил, что онушел изсемьи, мой отец взял фамилию матери иотрекся отродителя. Вот тут-то собака изарыта. Прямо тень отца Гамлета, которая недает отцу нормально жить.
—Пашка, Натка, гляньте, как получается!— воскликнул Борис, повернулся, показывая набросок, сделанный карандашом.
—Джонни!— просияла Наташка.— Как живой!
—Только гитару янесмогу. Будет просто сидеть, без гитары.
—Тыкрутой,— оценил я.— Постараюсь тебе клиентов подогнать, возьму «киссов» вшколу. Тыжнепротив замалую денежку рисовать?
—Главное, чтобы тебя неприбили. Атак конечно. Заполтос— карандаш или тушь. Цветное дороже.
—Вхудожку тебе надо. Только нарисуй мне рекламную картинку, такую же, нопоменьше, только чтобы под обложку тетради засунуть. Морду можно одну, вот этого, сязыком.
—Отец недаст— вхудожку,— вздохнул Борька, прикладывая тетрадь кальбомному листу, чтобы определить размер.— Ясколько ему говорил… Эх.
—Ничего. Наследующий год еще как даст.
Борька неповерил, отвернулся ипродолжил рисовать.
—Уроки выучили?— крикнула мать изкухни.
—Да,— ответили мывтри голоса.
Помня обобещании сдать экзамены напять, язасел читать геометрию. То, что вдетстве казалось непонятным иадски трудным, сейчас шло просто как сказка.
Еще предстоял диктант порусскому, нописал ябез ошибок. Мне самому стало интересно, как отреагируют родители, если яначну приносить полный дневник пятерок.
—Ма, агде дедовы ремни?— спросил я,— Хочу себе такой.
—Всарае,— ответила она.
Сарай был надаче. Там хранились ржавые инструменты, лопаты, цапки ихлам. Наверняка икарабин найдется. Невооруженным вшколу ходить опасно. Значит, просыпаюсь чуть свет, бегу надачу— туда километра полтора— снаряжаюсь, иназад.
Всемь началась «Санта-Барбара», исемейство засело зателек. Вдесять япредупредил всех, что начинаю бегать поутрам, потому встану рано, изавалился спать.
Глава 7
Стоять-бояться!
Будильник задребезжал возле самого уха, затанцевал нажелезных ножках, пополз отвибрации. Ястукнул его покнопке, ионсмолк. Заворочался Борька, застонал, ноглаз неразлепил.
Наташка, спавшая накухне, ничего неуслышала. Янацыпочках прокрался вванную, умылся. Натянул спортивки, свои видавшие виды кеды исбежал полестнице вутреннюю туманную прохладу. Неудержался, остановился упорога, жадно втянул воздух, насыщенный ароматами цветов исвежей зелени иулыбнулся новому дню. Мир. Никакой войны. Птицы влесу заливаются, жабы наречке орут. Красота. Понаклонявшись иповращав руками, япобежал ивскоре ощутил, что кеды— это тебе некроссовки самортизирующей подошвой. Шлепают, словно дорогу перебегает какое-то ластоногое. Ноничего, зато коленки неболят испина, как умолодого. Ха! Яиесть— живой имолодой!
Наш поселок длиной был километра три-четыре, онделился надве части руслом речки, даже скорее ручейка. Нанашей стороне, западной, уподножия горы, был только один многоквартирный дом, наш, ичастный сектор собеих сторон дороги.
