—Мартынов Павел здесь?
—Незнаю никакого Павла…— Медсестра иправда незнала моего имени, потому что яего типа непомнил.— Говорите, пожалуйста, потише— дети спят.
—Яточно знаю, что онздесь. Что сним?
—А-а-а, это наглый безымянный мальчик.— Она подошла краскладушке, склонилась надо мной, имитирующим сон, потрясла.— Эй, тебя Павлом зовут?
—Ну, Павлик,— буркнул я, уже понимая, что молчание меня ототца неспасет, иперевернулся наспину.— Невпускайте его, пожалуйста.
Лицо женщины сделалось удивленно-скорбным.
—Так это онтебя?..— Несдержав сочувствия, она положила ладонь мне налоб изаверила:— Костьми лягу, ноневпущу.
Разубеждать ееянестал.
Медсестра ушла котцу. Очем они говорили, янеслышал, долетали только еепросьбы нестучать вдверь ислова, что смальчиком все впорядке, ачасы посещения больных— вобед. Нашум изординаторской выбежал заспанный дежурный врач, запахнул халат набегу. Медсестра точно была намоей стороне, аэтот козлобородый впустил отца, дав ему свой халат.
Закатив глаза, явыругался, снадеждой проводил взглядом удаляющегося медика. Авот медсестра встала неподалеку— проконтролировать, чтобы изверг снова меня бить неначал. Хотелось верить вадекватность родителя, вто, что оннестанет прессовать травмированного ребенка, нояочень вней сомневался инавсякий случай приготовился отражать нападки. Отец зыркнул наменя недобро, прошагал мимо, вернулся состулом иуселся рядом сраскладушкой.
—Нуичего тыдобился?— спросил онсупреком.— Получил побашке?
—Ранения, полученные вбою, непозорны,— парировал я.— Вотличие от… розог шерифа Ноттингемского.
Отец раздул ноздри. Прежде, чем ончто-то скажет, яего попросил:
—Па, давай поговорим как мужик смужиком…
—Дакакой тымужик,— скривился он.— Пока тынамоем иждивении, будь добр соблюдать мои правила.
Какие, кчерту, правила⁈ Быть удобными ипослушными функциями. Когда онприходит сработы, замирать исливаться сфоном? Озвучивать свое негодование янестал— никчему сейчас накалять.
Яодной рукой поднял свою школьную сумку.
—Сегодня язаработал тысячу триста рублей исам оплатил свое лечение. Иэто только начало. Так что аргументы отклоняются, говорим как мужик смужиком, или янебуду тебя слушать. Тыжерастишь изменя настоящего мужчину— пожинай плоды.
Вместо того, чтобы разъяриться, отец хмыкнул, кивнул, ненадолго задумался.
—Хорошо. Если тысчитаешь себя взрослым, ссегодняшнего дня тыимеешь право неспрашивать разрешения, чтобы куда-то пойти, можешь делать, что хочешь,— онсделал паузу, глаза его кровожадно блеснули,— нотыснимаешься сдовольствия. Тоесть питаешься отдельно, сам себе покупаешь вещи. Уговор? Чтобы непришлось тебя отстола гонять, явсе равно узнаю.
Это было непозакону: родители обязаны закрывать базовые потребности несовершеннолетних детей— номеня вполне устраивало. Если неполучится сбагрить его Лялиной, онперестанет мне мешать. Атам встану наноги исам уйду.
—Тоесть мне можно возвращаться домой?— уточнил я.— И— никаких побоев?
Это ясказал чуть громче, для медсестры.
—Оплачиваешь двадцать процентов коммунальных услуг ипитаешься отдельно.
Насколько япомню, вот эти еще советские кеды, что намне, мать начто-то выменяла усоседки, сын которой изних вырос. Когда уменя были новые вещи, яинеприпомню.
Онпротянул руку, ясудовольствием еепожал.
Нуслава богу, думал, будет хуже. Он, конечно, скотина таеще— это жнадо, собственного ребенка обречь наголод! Ладно яжук крученый, нообычный подросток невыкрутился бы, ушел издома иподался вовсе тяжкие. Как это можно непонимать⁈
Скорее всего, отец уверен, что, поголодав инабегавшись, яприползу просить прощения. Ага, щаз! Теперь придется тянуть брата ссестрой, причем непросто содержать их, апоказывать, как нужно жить, ведь семейная модель, что перед глазами, что говорится, must die. Даипапаше неплохо быпоказать, как себя ведут мужики, анекозлота. Как содержат семью… Впрочем, это онумеет: Лялины небедствуют.
—Кто это сделал?— спросил отец.— Землянский сРусаковым?
Яулыбнулся ипромолчал.
—Завтра жеснимаем побои, ияпишу заявление. Если откажешься снимать побои, явсе равно возьму выписку уврача инапишу заявление как твой законный опекун.
—Так исделай. Закрой ихобоих ижелательно отправь намалолетку. Пусть вкусят зоновской романтики.
Отец помолчал немного, комкая край простыни, вскинул голову.
—Матери неговори про Лялиных.
Хорошо хоть нстал отрицать, что унего любовница.
—Она знает,— нестал лгать я.— Номолчит, страдает итерпит. Все знают. Хреновый тыконспиролог.
Пусть привыкает кправде. Вон, покраснел, как помидор, ажраздуло его отярости, асделать ничего неможет: онжехороший, ахорошие люди небьют детей. При свидетелях. Янеудержался, потому что было жутко обидно заНаташку вобносках, идобил его:
—Интересно, чем Ликуша, чужая кровь, лучше твоей родной дочери, которая ходит вобносках икоторую тылупишь, как животное?
Нувот, совсем как свекла стал. Психанул, сорвался сместа. Нуипроваливай!
Медсестра, которая подслушивала всторонке, показала мне «класс». Яотвернулся кстене изакрыл глаза. Мне совершенно нехотелось видеть родителей. Авот брата исестру— вполне. Нобольше всего моя душа желала, чтобы меня навестил Илюха.
Проснувшись рано утром, япочувствовал себя хорошо, «вспомнил» свои имя иадрес, сказал ихдежурному врачу, сходил втуалет, иниразу незатошнило. Поскольку впалату меня непереводили, ярешил, что пора готовиться квыписке. Подождал, пока придет другая смена иони проведут пятиминутку, авовремя обхода отловил женщину-врача испросил:
—Ячувствую себя хорошо. Скажите, пожалуйста, адомой меня когда отпустят?
Она посмотрела наменя, как наговорящего кота.
—Тебя должны забрать родители.
—Аесли ясними поссорился, иони непридут?
Отвечать она нестала. Посчитала, что, когда меня выпишут— немое щенячье дело.
Что отец комне непридет, топонятно, номама… Она жемать, унее, поидее, засвое чадо должна болеть душа. Ноесли онейвелит сидеть дома, она послушается. Надо жсопляку указать его место.
Ближе кобеду начался ад, имне казалось, что моя многострадальная голова лопнет, как переспевший арбуз: дети устали сидеть попалатам иначали резвиться. Медсестру, которая меня вчера защищала, сменила истеричная тетенька сглазами навыкат иодуванчиком наголове. Она смешно верещала, идети шли навсе, чтобы извлечь изнее звук исхохотом разбежаться.
Она пугала ихуколами, чуланом имилицией, ноничего непомогало, пока вобед меня ненавестила девушка-милиционер поимени Снежана. Вкоридоре сразу стало пусто. Увидев эту огромную женщину, дети попрятались впалатах— они жвсе восновном головой ушибленные, импокой нужен.
