—Можно,— дал добро я.
Мишка учился вседьмом ибыл тихим забитым очкариком, пора парню учиться давать отпор.
Мыразошлись ушколы иусловились встретиться возле платана через полчаса.
Никого дома неоказалось: мама ушла надачу, отец был наработе, ияоставил Наташке записку, что, если захочет, пусть берет вкусняшки иприходит наречку ктрем тополям праздновать по-взрослому.
Под платан мысБорькой пришли последними, взяли ссобой бутеры ссыром. Нас ждал Илюха сцелой сумкой еды, Димоны— белобрысый Минаев, угрюмый тощий брюнет Чабанов— иупавший нахвост Рамиль Меликов.
Пришел онвкласс два года назад, плохо зная русский, иненадолго стал клоуном. Несмотря нарост, ондрался, как берсерк, ивскоре отнего отстали. Вообще неповезло Рамилю. Во-первых, потому что впоселке жило много армян изСумгаита, вкоторых еще кипела злость наазербайджанцев. Во-вторых, вего семье было пять старших сестер иниодного парня.
—Нучто, поконям?— спросил я.— Кто-то взял газировку? Будет вместо шампанского.
—Явзял компот,— прогудел Чабанов, онстеснялся много болтать, потому что из-за какого-то дефекта носоглотки говорил, как слоник измультика про мартышку, попугая иудава.
—Я«Юпи» разболтал,— похвастался Минаев.
Этот Димон тоже мало говорил. Непонятно почему. Толистеснялся, толипросто был молчаливым Бобом.
—Умня есть кола,— похвастался Илья.
Борька, который своего друга почему-то непозвал, ажподпрыгнул отрадости.
—Круто!
—Ямясо взял,— сказал Рамиль.
Все судивлением уставились нанего, онажсмутился иотвел взгляд, пожал плечами.
—Неужели баранина?— Чабанов сказал это таким голосом, словно врюкзаке Рамиля лежал килограмм золота, имыего скоро распилим нашестерых.
—Отец много недал.— Онвиновато потупился.— Два килограмма только.
—Шашлык!— забегал вокруг нас Борис.— Унас будет настоящий шашлык!
—Ашампура?— уточнил я.
—Ато!— гордо выпятил грудь Рамиль.
—Кастрик разожжем!— все прыгал Боря.— Мяса нажарим! Вау! Как увзрослых!
Место, которое мыназывали «Три тополя» находилось недалеко отнашей дачи. Это была вытоптанная поляна скострищем, окруженная густым подлеском изатененная кронами трех огромных серебристых тополей, стоящих попериметру, будто стражи.
Повыходным тут собирались компании, напивались ивсе загаживали. Вот мыи, свалив вещи вкучу, принялись убирать, стаскивая водно место обертки, бутылки, консервные банки. Ушло наэто минут пятнадцать, язанялся костром, апарни расстелили покрывало иначали проводить ревизию снеди.
—Так, непонял!— воскликнул я.— Выжтренировку хотели. Давайте живо задровами, разожгу кастрик, и, пока дрова прогорят, поработаем.
НаБорькином лице прочиталось недовольство, носпорить оннестал.
Парни рванули задровами, затрещал ломаемый сухостой, ивскоре возле кострища выросла куча хвороста идров, только Борис невернулся, трещал где-то вчаще. Хрясь! Сломалось что-то крупное. Донесся шорох, ибрат вылез излеса спиной вперед, волоча поваленное дерево.
—Пробирается Борис сквозь лесной валежник,— продекламировал Илья.— Стали птицы песни петь ирасцвел подснежник!
—Это, конечно, хорошо, загудел Чабанов.— Нокак его ломать? Топор-то никто невзял.
—Непроблема!— Яосмотрел добычу ирезюмировал.— Оно сухое. Даю мастер-класс повыживанию вдиком лесу. Тащим дерево ктому валуну, кладем. Берем камень.— Крякнув, яподнял другой валун, бросил его наствол.
Хрясь— онпереломился. Два— отлетел кусок.
—Дай япопробую!— вызвался Илья.
Хрясь! Хрясь! Хрясь!— иунас есть угли. Пока мыразвлекались, Рамиль разжег костер, забрал наши поленья ибросил вогонь.
—Разминка закончена! Тренировка!— объявил я.
Как ивпрошлый раз, мыпровели круговую, ивыяснилось, что извсех нас ясамый дохлый, даже дохлее Бориса. Амне никак нельзя упасть лицом вгрязь, тоесть впыль, яжетипа тренер! Сейчас, понятно, немощь можно списать насотрясение мозга. Нопотом правда вскроется. Так что работать мне придется больше остальных.
Авот Рамиль только потеть начал, когда все полегли.
—Мо-лод-цы!— крикнул я.— Несмотря нато, что мОлодцы…
—Покажи имприемы, как тогда!— попросил Илья
—Маты нужны…
Димоны водин голос нецензурно выругались, ивсе грянули смехом. Борька так прям наподстилку упал изадергался, как креветка. Самый безбашенный возраст, когда смеешься спальца. Яощутил себя воспитателем, выведшим напрогулку детей. Ажпозавидовал тому, сколько вних наива, сколько радости! Правду ведь говорят, что циник— разочаровавшийся романтик.
Подождав, пока они отсмеются, яспросил:
—Вам стало мягко?
Только поднявшийся Борька опять упал. Черт побери, как бымне хотелось вот так истерично ржать вместе сними! Когда впоследний раз ятак смеялся? Аумел мог когда-то. Разучился. Выбили изменя эти глупости.
—Малой, тыеду задавил!
Яподкинул юмора втопку:
—Задовил— это человек, укоторого вместо зада— вилы.
Иопять взрыв хохота. Нувсе, посмеялись— хватит. Пора удовлетворяться желудочною. Явытащил бутерброды ссыром. Димон Чабанов— трехлитровую бутыль компота имаринованные грибы. Его родители работали насудоремонтном заводе, атам зарплату задерживали, иони осенью собирали грибы, сушили, мариновали, апотом ели ихвтечение года. Летом ловили тужеставриду, солили, вялили— так ивыживали.
Минаев достал две пачки печенья, Рамиль принялся нанизывать уже порезанное изамаринованное мясо накороткие шампуры. Справившись, кольцами порезал огурцы ипомидоры. Тепличные, очень дорогие вэто время года. Даже Каретниковы немогли себе ихпозволить.
Борька предвкушал, ходил, потирая лапки, ворошил костер— онвыплевывал снопы искр. Наконец пришла пора разбирать пакет Ильи. Настол легли три пачки импортного печенья, баночка— о, чудо!— красной икры. Рамиль ажзамер, ислюна унего чуть линедопола повисла.
—Внатуре?— неповерил своим глазам Чабанов.— Так тыкрутой?
—Тетка сКамчатки привезла,— как-то виновато сказал Илья.— Мыбытакое некупили.
—Спасибо, брат!— совершенно безэмоционально сказал Рамиль.
Илья принялся мазать ножом икру назаранее порезанный батон. Борька потянул руку клакомству, ноянанего цыкнул:
—Анунешакалить покухне!
—Ща, подожди, выпьем, тост скажем,— успокоил его Илья.— Чокнемся ипоедим.
Управился онбыстро, разлил колу поимжепринесенным бумажным стаканчикам. Мырасселись покраю покрывала, онвстал ипроизнес:
—Выпьем заначало свободы! Чтобы лето длилось вечно.
Вголове крутилась песня: «…в том месте, где лето, кончается летом».
