Натка принялась надевать разваливающийся кед, психанула ипобежала вспадающем, распахнула дверь, едва неприбив бабку, подслушивающую налестничной клетке— тасразу жеюркнула ксебе внору. Мама вытащила изшкафа аптечку, бросила мне, япоймал налету иприхватил еессобой, попятился изквартиры, держа отца наприцеле.
Наулице Натка, присев, пыталась зафиксировать развалившийся кед. Ееглаз заплыл, кровь изразбитого носа капала наветровку.
—Ненавижу. Тварь… какие жетвари!— бормотала она себе под нос.
Яразрядил обрез. Вдохнул, выдохнул. Каждая мышца была натянута, как струна. Давно меня так неколбасило, даже навойне.
—Быстро валим кДОТу. Только идем ненапрямую, они следят.— Якивнул наокно.— Имогут попереться занами.
Наташка показала мелькнувшему там силуэту средний палец, имыпобежали вдоль дороги. Правда, вспадающем кроссовке быстро неполучалось— сестра подволакивала ногу. Села, обмотала шнурки вокруг лодыжки, ибыстрее дело пошло.
КДОТу, где яеесовсем недавно предупреждал отом, что эта ситуация скоро случится, мыпришли сдругого конца. Было темно глаз выколи. Через пролом между плит мызалезли внутрь, затрещало под ногами битое стекло.
—Спички есть?— спросил я.
—Ща.
Наташка принялась шарить пощелям, унее тут была заначка: спички исигареты.
—Вот!— вмою руку лег коробок, слава богу сухой.
Среди груды мусора янашел пленку икусок арматуры, обмотал ееивоткнул вщель, поджег. Получился факел, роняющий горящие капли расплавленного полиэтилена— ш-шух, ш-шух, ш-шух.
Развернув Наташку ксвету, яосмотрел еелицо. Вроде нос несломан, иначе появились бысиняки под глазами. Правый глаз заплыл, губа рассечена— аптечка сперекисью как нельзя кстати. Сестра послушно сидела, запрокинув голову, илишь шипела, пока япромывал ссадины изапихивал внос ватные турунды, чтобы остановить кровь.
—Спасибо,— пробормотала сестра, губы еезадрожали, глаза заблестели.
Всхлипнув, она повисла уменя нашее имелко затряслась, выплескивая обиду ислезами, исловами. Наверное, каждый подросток вгневе бросал родителям или хотя быраз думал: «Зачем выменя рожали?» Янезнал, что ответить. Наташку бил озноб. Когда слезы иссякли, она тихонько скулила, амне вспоминалось, как отец учил Бориса, что девочек бить нельзя. Выходит, дочь— недевочка? Или нечеловек?
Конечно недевочка— она уже почти женщина.
—Ястобой,— неуставал повторять я, потому что знал: кто-то должен быть рядом иподдержать, чтобы она знала— ейесть накого опереться, она неодна.
Сколько продолжалась истерика— десять минут, тридцать, час— янепонял. Когда она закончилась, ясел намусор, Наташка легла прямо наобломки кирпичей, лишь чуть ихрастолкав, положив голову мне набедро. Факел давно прогорел, оставив вонь жженой резиной. Наодной ноте протяжно пищал сверчок, стонала болотная птица. Издали донесся исразу оборвался женский смех.
—Что теперь?— проговорила Наташа.— Куда мыпойдем? Нам жежить негде! Мыбомжи!
Веесловах было столько уверенности, что яненадолго проникся нашим бедственным положением, нобыстро кое-что вспомнил исказал:
—Есть где. Мыпойдем кбабе Эльзе.
Наташка ажтрястись перестала, завозилась, поднялась налокте.
—Она жеконченая неадекватка инеобщается снами! Она нас прогонит.
—Кто сказал, что баба Эльза конченая?— усмехнулся я.— Отец? Тысней разговаривала хоть раз?
Вответ донеслось сопение.
—Отец отсек бабушку отнас, чтобы матери некому было помочь, ионмог еезатюкивать как хочется,— объяснил я.— Ачтобы иунас мысли невозникло обращаться запомощью кбабушке, нам вдалбливали, что она ненормальная. Анасамом деле нормальная бабка, продвинутая. Она рада нам будет! Вот увидишь.
—У-у-у, какая жекозлина!— пробормотала Наташка.— Как жеяего ненавижу! Что жеонсовсеми нами сделал!
—Даничего. Нетакой ужонзлодей, так, средней паршивости гад. Онпросто делает, что хочет, пользуется правом сильного, амымешаемся под ногами, как котята. Оннас ипинает.
Наташка прошептала:
—Акак мыеенайдем? Тызнаешь, где она живет?
—Надругом конце города, вВасильевке. Приедем туда, улюбого спросим, инам покажут еедом. Село жеведь!
—Пусть тыбудешь прав!— выпалила Наташка ивдруг смолкла, напряглась.— Тс-с-с!
Ятоже замер, увидев луч фонарика иуслышав шелест одежды ишаги, взял лежащий рядом обрез, приготовил патроны. Зарядить его ясмогу ивслепую. Казалось, сестра перестала дышать ипревратилась вкамень.
Неужели нас ищут? Нет, вряд ли, отец говнюк, нонеидиот, онсебе вредить нестанет. Онподождет день-два, пока мыостынем, тогда иявится требовать обрез.
Отец отлично понимает, что если прессовать нас сейчас, снас станется написать заявление иснять побои— это раз, два— ямогу сдать обрез ирассказать, откуда онуменя взялся. Если уотца есть недруги ворганах, анастолько япомню, они там были, полетит онсработы сосвистом искандалом.
Яажзубами скрипнул, так мне хотелось его наказать. Ночего яэтим добьюсь, кроме как почешу пузо дракону ярости? Этот обрез мне нужен, даисвой человек вментовке пригодится вбудущем.
Топ-топ-топ-топ. Шумно втянули воздух. Зажурчала струя.
—Мухтар,— донесся изтемноты старческий голос.— Нусколько можно душу-то изливать? Откуда втебе столько воды?
Человек ссобакой потопали прочь.
—Ичего погрязи шарахаться? Ночью-то,— проворчала Наташка, помолчала немного испросила:— Думаешь, отец будет нас искать? Поднимет ментов?
—Небудет,— качнул головой я,— разве что собственными силами ипопытается договориться. Онсоциопат, нонедебил. Онпонимает, что заизбиение может вылететь сработы— раз, неучтенный ствол— вообще уголовка.
—Ха, классно, что тыружье стащил! Ачто, если пойти исдать этого козла вментовку, а? Инанего заяву накатать? Поделом получит, падла.
Яподумал, что было былучше, если быпапаня просто ушел кЛялиным инемешал, ноНаташка жаждала крови, ейнужно было излить яд.
—Да,— сказал ято, что она хотела услышать.— Только обрез яоставлю себе. Пригодится. Ну, покрайней мере пока пусть побудет уменя. Слышь, асколько времени? Когда первые автобусы пойдут?
—СВладом мырасстались вначале третьего. Ща, наверно, три. Слушай, адавай кВладу пойдем, онвгороде недалеко живет, наКирова. Ипешком можно добраться.
Ябыл уверен, что парень еевыгонит, иНаташка озлобится окончательно. Но, сдругой стороны,— пусть непитает иллюзий. Нечего резать хвост покускам. Успокоительное ейбы… Впрочем, нивалерьянка, нипустырник непомогут, асильнодействующее нам непродадут.
—Онжесродителями живет,— урезонил еея.— Тем более ночь. Нет, нелучшая идея. Японимаю, тебе хочется, чтобы близкий поддержал, но… Еще жея.Нафига ему я? Или мне под дверью спать?
