—Часы, говорят, красставанию,— пояснил яипонял, что счаем погорячился: электрочайники еще нераспространены, и, чтобы вскипятить воду, нужно идти наобщую кухню.— Присядьте. Нужно поговорить.
Она плюхнулась настул, уставилась насвои сцепленные пальцы.
—Выего любите?— спросил я.
—Да,— ответила она все так женеглядя наменя.
—Ионвас, надеюсь, тоже.
О, надо было видеть, как ееошарашило «надеюсь»! Глазки-бусинки разом стали попять копеек. Уже немыша, асова. Она-то думала, что яеестыдить буду иистерики катать или того хуже, пристрелю изворованного обреза.
—Так забирайте его иживите счастливо, раз увас такая любовь,— сказал я.— Онсестру покалечил бывчера, если быяеенеотбил. Мыему только мешаем, оннас ненавидит ижизни недает.
—Неговори так!— вскинулась она.— Онвас любит!
О, какая обида вголосе! Похоже, папаша изтех, кто выставляет себя примерным отцом даже перед любовницами.
—Вот изабирайте его любовь себе,— проворчал я.— Жить увас есть где. Жалеть нас ненадо— выкарабкаемся.
—Онвас любит,— проговорила она снажимом.
Итут перекосило— меня. Это жкаким дегенератом надо быть? Представилось, как оннас ейнахваливает идрузьям своим— смотрите, какой ямолодец, идетки уменя золотые! Апотом все недоумевают: такая семья образцовая, адети— сволочи неблагодарные!
—Явижу как. Надо было Наташу взять, чтобы продемонстрировать следы его любви. Сестра врванье ходит, аонджинсы вашей дочери покупает. Она ведь— только ваша, да? Несовместная? Наменя посмотрите.— Яраскинул руки.— Уменя новых вещей года три небыло. Короче. Идем ктелефону, тыему позвонишь ивызовешь его сюда. Имыпоговорим втроем. Инесмотри так— подстрахуешь, чтобы онменя неубил.
Иопять сова, исказать ейнечего. Ядобавил:
—Кстати, это втвоих интересах. Будет решаться вопрос твоего личного счастья. Потому что пока онтам, моей ноги вквартире небудет, аужсестры— иподавно. Поняла?
—Тымне нетыкай.— Иснова сталь вголосе.
Забылся, тыкать стал, это для подростка она тетушка, адля меня настоящего— совсем девчонка. О, эта мышь даст папане прикурить! Вполнолуние она, наверное, превращается вудава. Другая быуже наееместе тряслась, этой словно все фиолетово, спокойна как танк. Яподнялся исыронизировал:
—Онже, наверное, ищет нас… Ой, тоесть незарегистрированный ствол! Сног сбился, ночь неспал. Так успокойте его!
Яподнялся изашагал кдвери.
—Ну? Идемте звонить. Только копеек дайте, атонету уменя.
Япротянул руку. Она вложила монетки уже вкоридоре. Алкаш, который выпал изкомнаты, так исидел устены, аиз-за приоткрытой двери доносился женский бас:
—Коля! Ко-оля! Есть че-нить попить?
Ясбежал полестнице. Удивительно, нономер соседки, бабы Вали, накоторый звонили ипросили позвать нас, когда случалось что-то срочное, япомнил досих пор. Набрал его исказал:
—Добрый вечер, теть Валь, это Павлик Мартынов. Извините забеспокойство, позовите, пожалуйста отца.
—Павлик? Нуслава богу!— Вголосе доброй бабули проскользнула искренняя радость.— Подожди, сейчас.
Послышались ееторопливые шаги искрип петель. Конечно жевсе соседи знали, что случилось. Бабка Тонька, что под дверью подслушивала, видела Наташино разбитое лицо иуже всем, наверное, растрепала, как мент дочку убивал. Эта бабка сотцом все время собачилась. Дачто сотцом— совсеми.
Аня Лялина, зябко поеживаясь, стояла рядом имолчала. Втрубке затарахтело, изнакомым голосом проорали:
—Пашка, мать твою! Где тышляешься?— Дальше отец прошипел:— Урод малолетний! Ятебе покажу, как…
—Хранить дома незарегистрированный ствол?— холодно проговорил я.
—Щенок, народителя руку…
—Ша, родитель!— прикрикнул я, косясь наотвесившую челюсть Анечку.— Остынь ипослушай. Ствол уменя. Пока уменя. Аможет быть вментовке. АуНаташки мысняли побои, вот, думаю, писать заявление или неписать. Помнится тычто-то про Таранова говорил, который натвое место метит иждет, когда оступишься. Тяжкие телесные— отличный повод.
Отец шумно засопел, нобольше неугрожал.
—Чего тыхочешь?— процедил онсквозь зубы.
—Хочу, чтобы тызаконсервировал агрессию иприехал кЛялиной. Яздесь. Поговорим, спокойно все обсудим. Небойся, она невзаложниках, мыпросто беседовали. Па, япредупреждаю: руки распустишь, хуже будет. Яуже нетот щенок, которого можно безнаказанно пинать.
Хотелось ввернуть про жестокое обращение сживотными, ноявовремя вспомнил, что вдевяностые всем было пофиг.
—Еду,— сказал отец иположил трубку.
—Такие дела,— развел руками я.
Ловушка захлопнулась. Папаня инедогадывается, что сейчас будет, ведь считает меня молокососом, апофакту яего истарше, иумнее. Нежелая показывать свою истинную сущность перед Анечкой, онбудет вести себя смирно ируки нераспустит. Онумел казаться человеком, когда это выгодно. Аужяситуацию использую наполную.
—Так ибудем стоять здесь?— спросил я.— По-моему, лучше подождать вкомнате.
Мымолча поднялись кней, яуселся застол, Анечка пошла готовить чай. Вкомнату заглянула Анжела, япомахал ей:
—Привет, сестренка!— Она пулей вылетела прочь.
Крупная Анжела выглядела скорее сестрой, чем дочерью. Интересно, восколько Лялина родила? Если ввосемнадцать, ейсейчас должно быть тридцать три.
Лялина вернулась согромным подносом, поставила настол фарфоровый чайник сосколом наносике, три разные чашки иблюдце сбаранками.
—Янежелаю вам зла, правда,— сказал япримирительно.— Просто хочу жить спокойно.
Подождав, пока она усядется, япродолжил:
—Отец, наверное, рассказал, что онНаташу просто отшлепал задело. Анасамом деле унее рассечение губы, разбит нос игематома напол-лица.
Поглазам Анечки было видно: неверит она мне инеповерит, идопоследнего будет защищать своего мужчину. Значит, любит. Инезадумается, анужно лиейтакое счастье. Интересно, как уних будут развиваться отношения, даст она себя вобиду или наместо его поставит, атоипосадит нацепь?
—Зачем тыпришел сюда?
О, аона-то, оказывается, говорящая, видимо, просто нелюбит попусту издавать звуки, как наш Минаев Димон.
Яответил наполовину честно:
—Потому что при вас отец, кхм, ненарушит целостность моего организма, анам надо поговорить.
Лялина усмехнулась. Нукак усмехнулась— изобразила улыбку, глаза унее оставались цепкими, настороженными.
—Яправда нежелаю вам зла, хочу, чтобы все были счастливы. Иявтом числе.
Налив себе чаю, язахрустел баранкой иразвалился настуле. Аня по-ментовски пристально меня изучала, такое впечатление, что икарманы выворачивала, нонемогла понять, чего ожидать, потому была напряжена. Если быона знала, что язадумал, возможно, пожала мне руку. Аможет, ипоморде съездила бы.
