Кенесиец закопошился и засопел усерднее. Скоро я почувствовал прикосновение его мокрого носа, и тут же зубы архивариуса вцепились мне в палец.
—Ай, бля! Мудак!— вскрикнул я.— Это вам не веревка, мой кровожадный друг! Повыше возьмите. Еще выше! Вот, вроде она. И теперь грызите без жалости.
Дереванш трудился минут пять, издавая хищное ворчание и жуткие утробные звуки, будто голодный волчонок. Когда казалось, путы вот-вот сдадутся под натиском его клыков, он не удержал равновесие и скатился на несколько ступенек вниз. Пришлось начинать все сначала: снова он крался ко мне, снова вынюхивал и подлаживался у меня пониже спины. Наконец его зубы нащупали что-то похожее на веревку. Он начал грызть со свежим приступом злобы, а потом оказалось, что он воюет не с моей веревкой, а вообще черт знает с чем: может с какой-то ветхой тряпкой или дохлой крысой. И когда мы с Элсирикой начали нервничать и выражать недовольство соответствующими русскими словечками, архивариус, наконец, нашел эту неладную веревку. Потрепал ее еще с минуту и перекусил.
Теперь мои руки были свободны. Я размял отекшие запястья, пошевелил пальцами.
—Развязывай меня,— напомнила о себе, любимой, Рябинина.
—Подождешь,— отозвался я.— Нужно сначала отдышаться, осмотреться.
Глава 3
Я достал пачку «Честерфилд», закурил. Подняв горящую зажигалку повыше, я пытался разобраться, в какое ужасное место нас забросила судьба руками подлых копателей. Однако язычок синего пламени давал слишком мало света, и я не увидел ничего, кроме грубой каменной кладки и напуганного лица Дереванша.
—Булатов, ты издеваешься?— снова подала голос Анна Васильевна.— Развязывай скорее меня!
—Сейчас,— пообещал я.
Выключил зажигалку и, спустившись на две ступеньки, нащупал изнывающую от нетерпения фигурку Элсирики. Присев рядом, я начал исследовать ее как бы в поисках веревок. Сначала мои пальцы нашли два чудесных бугорка, расположенных чуть ниже декольте. Искушение потрогать их оказалось сильнее желания помочь госпоже Рябининой, и я поначалу осторожно потрогал один бугорок, потом другой взял в руку и сладостно сжал.
—Сукин сын, я тебя убью,— змеей прошипела великая писательница.
—Люблю беспомощных женщин,— отозвался я, уже без всякого стеснения давая волю рукам.
—Булатов… ну имей же совесть,— застонала она, пытаясь меня оттолкнуть.
Совести я решил пока не иметь и слегка задрал ее юбочку.
—Дорогая, путы на руках, это так возбуждает,— я ласкал ее логу, поднимаясь выше, к трусикам.— Ведь правда, если мы останемся живы, то потом поиграем в связывание?
—Какая ты сволочь!— она пыталась брыкаться.
Памятуя, как она ловко орудует ногами, я побаивался их и прижимался к стене.
—Давай взаимно полезный обмен: с тебя страстный поцелуй в губы, с меня твои развязанные руки. Идет,— я с вожделением погладил ее бедро, и она уже не брыкалась.
—Черт с тобой,— согласилась писательница, и тут же собственное согласие омрачила неприятной вестью: — Но имей в виду, теперь я тебя ненавижу!
—Господин Блатомир,— снова донесся трагический голос архивариуса.— Пожалуйста, скорее освободите госпожу Элсирику.
—Господин Дереванш, заткнитесь, пожалуйста,— сердито отозвался я.— Не мешайте ее освобождать.
Я наклонился, ища своими губами ее губки. В темноте это оказалось сделать непросто, сначала я ткнулся носом в ее грудь, что оказалось по-своему приятно. И вот наконец приоткрытый ротик Рябининой припал к моим губам.
—Все! Развязывай!— чмокнув меня, распорядилась она.
—Мы договаривались на страстный и долгий поцелуй,— возразил я, снова ища ее губы. И когда я их нашел, а она ответила, даже играя языком, то мои пальчики скользнули выше по бедру прелестницы и нашли другие губы, скрытые трусиками и такие же мокрый.
—Мерзавец,— она дернулась, отталкивая меня плечом.
—Слушай, а у тебя там все очень мокренько. Возбуждают веревки. Угадал?— я едва держал смех.
—Развязывай,— захныкала она.
—Хорошо, обещаю, сейчас развяжу,— я спустился чуть ниже, обняв ее одной рукой, другой ощупывая сплетение веревок на ее запястьях.
В эту минуту я очень жалел, что помимо госпожи Элсирики в жутком и прекрасном склепе находится еще Дереванш. Я неторопливо нащупал узел, и столь же неторопливо принялся его ослаблять. При этом иногда подсвечивая зажигалкой, исследуя таинственные изгибы ее тела.
Едва руки Рябининой оказались на свободе, я получил в благодарность звонкую пощечину и несколько слов, которые воспитанные девушки не говорят. Вот так часто бывает: творящие добро, за добро и страдают. Иногда даже за это добро получают в морду.
Следом за неблагодарной Рябининой я освободил страдающего архивариуса. У того хоть хватило ума не кидаться на меня с кулаками.
—Господин Блатомир, там, на стенке что-то есть,— оживился кенесиец.— Вы когда своим волшебным огоньком сверкали, я что-то углядел. Возможно, там светильник.
Я щелкнул зажигалкой и начал спускаться по ступеням, куда меня направил архивариус. Действительно, через несколько шагов я заметил на стене ржавый выступ, служивший держателем факелов. Находка вдохновила меня, и я двинулся дальше, периодически включая зажигалку и оглядывая стену. За поворотом, не доходя до арки, я обнаружил факелы, торчащие из похожего держателя. Целых три старых, но вполне пригодных к использованию факела! Возможно их оставили каменщики, которые безуспешно пытались заделать проход в зал с гробницей.
Главное, теперь мы были со светом, могли осмотреться и подумать, как выбраться из нашего кошмарного положения. Один из факелов я установил в первый держатель и поджог, второй, зажженный, вручил Дереваншу — архивариус должен был исполнять роль передвижного светильника — а третий оставил в запасе. Сначала мы поднялись к выходу из склепа и постарались понять, возможно ли выбраться из подземелья без постороннего вмешательства.
Со свободой нас разделяли две створки железной двери, изрядно покореженные, с глубокими следами чьих-то когтей. Очевидно, кто-то пользовался этим выходом, и пользовался неоднократно, даже в те ночи, когда двери были надежно заперты. Этот «кто-то», похоже, носил имя Марг — виконт Марг. Внимательно рассмотрев борозды, оставленные в металле нестрижеными ноготками, я даже вообразить не мог, что же это за чудовище покоилось совсем не далеко от нас.
Между двумя покореженными половинками двери имелась щель. Увы, слишком узкая. В нее вряд ли пролез бы палец — но все-таки через нее я смог разглядеть, что запором служит какой-то стержень или гладкая круглая палка, всунутая в петли вместо сломанной задвижки.
—Господин Дереванш, отдайте, пожалуйста, факел Элсирике,— попросил я.— От вас сейчас потребуется грубая мужская сила.
—А теперь попробуйте с разбегу вышибить эту дверь. Давайте, разбег посильнее и со всей дури плечом,— я направил его и слегка подтолкнул.
