Она тихонько пискнула, чувствуя проникновение тугой, скользкой от ее соков головки. Чуть подогнула ножки, давая мне больше свободы, и я вошел еще несильным толчком. Сейчас мне хотелось быть нежным. Хотелось, чтобы между нами стало больше понимания и взаимного стремления. Она положила ладони на мою спину, прижимаясь ко мне, впуская глубже, отвечая на мои поцелуи.
Мой волшебный жезл двинулся в ее нежной дырочке, тихонько растягивая ее. Элсирика едва слышно застонала, выгибаясь и сильнее поджимая ножки. Наши движения стали чаще, резче. Когда я вошел до конца, она тихо вскрикнула, царапая мне спину, дразня поцелуями, чередуемыми сладкими стонами. Все чаще, сильнее я входил в нее, она лишь повизгивала, когда я становился слишком напорист.
Ее пещерка запульсировала и объятия стали безумно страстными, когда я почувствовал, что госпожа писательница на пике. Через несколько сильных толчков она взорвалась, выгибаясь, кусая меня в плечо и дрожа всем телом. От этого жаркого всплеска, я с силой смял ее, вонзаясь размашисто и часто. Она закричала, чувствуя, как мой член забился в ней, выбрасывая обильные потоки семени.
Рябинина восхитительна! Ее хочется трахать и трахать. Что я и сделал через несколько минут, перевернув ее ничком, затем поставив на четвереньки. В этой позе, Анне Васильевне, похоже понравилось еще больше: она постанывала жалобней, а потом так решительно сама насаживалась на член, что я едва не заорал от восторга.
Далеко за полночь мы лежали в густой траве, целуясь, лаская друг друга, шепча какие-то бесчестные глупости. Я раз убедился, что наша писательница пикантные темы своих романов знает и трепетно любит, стоит ее к этому лишь умело подвести. Одно лишь огорчило, в ротик она брать не пожелала. Но я надеюсь, этот каприз позже вполне исправим.
Мы уснули ближе к утру. Проспали часа два или три и проснулись от трелей птиц, сновавших в листве.
Когда я вернулся к остывшему костру, Дереванш начал подавать признаки жизни: пожевал губами, недовольно дернул носом. Приоткрыл глаза и, увидев меня, резко встал.
—Как настроение, господин архивариус?— Учтиво поинтересовался я.— Вы сходите, умойтесь. У вас лицо заспанное и губы в шпротном масле, а нам сегодня предстоит вернуться в цивилизованный мир.
—Да, да,— он закивал и неуклюже побрел к заводи, блестевшей солнцем между камышей.
Я начал укладывать вещи в сумку, собирая стаканчики, салфетки, нож, фонарик и ложки.
—Булатов,— Элсирика присела рядом и строго посмотрела на меня серо-голубыми глазами.— О том, что было между нами ночью, забудь. Понял?— сказала она, прищурившись и сжав кулачок.— Я слишком расслабилась после кошмара в склепе. Но больше такого не повториться. Даже не мечтай.
—Слушаюсь, моя непорочная дева,— с готовностью ответил я.— А я-то думал, что сейчас ты начнешь меня принуждать на тебе жениться.
—Фи, нужен ты мне,— она пренебрежительно скривила губы.— Знаешь сколько у меня кавалеров? Мне руку и сердце предлагали два графа и три маркиза, не говоря уже о солидных мужчинах без титула. Только я сама по себе: живу, как хочу и делаю, что хочу.
—Рад за тебя всей душой,— в ответ я тоже скривил губы и вытащил из кармана пачку сигарет.— Видимо, ты этим графьям с маркизами своими книжонками крепко мозги вывернула. Мой совет: напиши еще порнотриллер про Колобка, может тогда по тебе и принц мильдийский сохнуть начнет.
—Дурак ты, Игореша. Своими книжками я зарабатываю столько, сколько тебе не снилось. И мне нравится писать книги. Видишь ли, если мне чего-то не хватает в жизни: романтики, сказки, любви или острых ощущений, то теперь я их могу просто выдумать. Я живу в своих выдуманных историях, создаю тот мир, в котором желаю на какое-то время оказаться. И ты никогда не поймешь, какой это кайф.
—Ну конечно, как же я смогу понять кайф, который получает Красная Юбочка, когда ее трахает волк-оборотень!— я поперхнулся смехом даже не успев прикурить сигарету.— Как я понимаю, ты написала ту историю, в которой сама хотела бы оказаться? Хочешь, закажу себе костюмчик волка?
—Ты дурак! Сволочь! Убью тебя сейчас!— она бросилась на меня с кулаками.
Ей дважды удалось врезать мне в плечо и по уху, на третий, я перехватил ее руку и повалил агрессивную дамочку в траву.
—Какая ты скотина!— хныкала она подо мной.
—Ага. Еще сволочь и дурак,— дополнил я ее оборвавшуюся речь, а затем поцеловал в губы.— Кстати, мне нравится, как ты трахаешься. Может разыграем сценку из твоей любимой книжицы? Ты бы что хотела попробовать?
Глава 6
—Давай, скажи, что бы ты хотела?— повторно спросил я, заглядывая в ее серые глазки.— Неужели, приятнее жить фантазиями? Почти все это можно сделать на самом деле.
Она не отвечала, часто дыша подо мной и уже беззлобно царапая мою спину. Я ее отпустил, почувствовав приближение Дереванша.
Вернулся архивариус с умытым лицом и неплохим настроением. Элсирика, отойдя в сторону и поправив одежду, немного успокоилась после неожиданного всплеска эмоций. Затем взяла сигарету из брошенной мной пачки и, прикуривая, напомнила архивариусу:
—Господин Дереванш, а вы обещали написать текст Клочка. Почему бы не сейчас, пока утро и голова свежая?
—Обещание я-то помню,— кенесиец кивнул и поинтересовался: — Только где мы возьмем бумагу и чернила?
—Думаю, в сумке нашего великого мага Блата,— предположила Рябинина, пуская струйку дыма.
Я молча открыл среднее отделение сумки и вытащил два белоснежных листа, ручку и папку, чтобы Дереваншу было удобнее писать.
Устроившись под мшистым валуном, кенесиец долго разглядывал мелованный лист формата А-4, тихонько поглаживал его пальцами и что-то бормотал под нос. Я терпеливо ждал, когда он, наконец, налюбуется белым прямоугольником, возьмет у меня ручку и все же приступит к делу.
—Удивительная бумага,— с затаенным восхищением проговорил архивариус.— В жизни не видел подобной! Белая, гладенькая!.. Какая бумага! Господин Блатомир, у вас нет чего-нибудь похуже? Мы не можем расходовать на мои каракули такую славную бумагу.
—Есть салфетки и рулончик туалетной,— съехидничал я.
—Пишите-пишите, господин Дереванш. У Блатомира такого добра завались,— успокоила его Элсирика.
—А мне бы еще и чернила,— попросил архивариус, взяв из моей ладони шариковую ручку.
—Не нужны вам чернила — это волшебная самопишущая ручка,— кенесиец уже начал меня злить. В подтверждение сказанного, я выхватил у него ручку, нарисовал на первом листе несколько небрежных загогулин, затем смял лист и бросил в кострище.
Дереванш несколько секунд смотрел на меня с изумлением, смешанным с ужасом. И когда я грозно навис над ним, он быстренько склонился над листком и принялся за работу. Писал он медленно, выводя каждую букву и даже точки ставя так, словно пытался изобразить микроскопических «Джоконд».
