—Нате вам,— я протянул ему прошлогодний календарик с видом на Кремль, освещенный праздничным салютом.— И это нате,— чтобы он уже точно отвязался, я вручил ему пачку фломастеров.
Капрал взял ее с боязнью, держа на вытянутой руке и таращась полоумными глазами на яркоцветные палочки в прозрачной оболочке. Его помощники замерли с вздохом восхищения.
—Волшебные писалки,— объяснил я.— Будете штрафы людям выписывать или чего вы там мулюете на нарушителей.
Чтобы он скорее понял назначение фломастеров, я вытащил листок белой бумаги, взял из его рук красный фломастер и жирно написал популярное русское слово «х*й». Рябинина взвизгнула от смеха, и илийцы пришли еще в большее недоумение. Тогда я написал рядом с русским словом аналогичное илийское и пояснил:
—Это вам: бумага и волшебные писалки. Дарю в знак глубокого понимания между нами.
—О, господин!— капрал согнулся в почтении, едва не ударившись подбородком о колесо повозки.— Как же вы щедры! Какой великое волшебство!— приговаривал он, пока мы устраивались в повозке.
Отныне путь для нас был свободен. Повозка тронулась по дороге Илийского королевства.
—Цветные перья! Вы отдали ему волшебные цветные перья!— возмущался Дереванш, озираясь на удалявшийся пост.— Никогда в жизни я не видел цветных перьев! А вы ему все отдали!
Казалось, архивариус готов немедленно выпрыгнуть из экипажа и вырвать мой подарок из рук капрала.
—Успокойтесь, мой друг,— я похлопал его по плечу.— У меня еще есть. Я вам подарю. Попозже. Когда Сапожок Пелесоновский обнаружим.
Проехав за пограничный пост еще лиг двадцать, мы остановились, чтобы отобедать в тени дубов у речки. Отсюда уже не так далеко оставалось до Илорги.
—Интересно, что же за празднество готовится у Конфуза?— спросила Рябинина, глядя на обоз, который мы недавно обогнали — теперь он полз по изгибу дороги к мосту.
—Вы знаете графа Конфуза Пико?— архивариус глянул на нее, поднося хлеб с ломтем ветчины ко рту.
—Да, конечно. Мы с ним познакомились в Фолене, в одном культурном салоне, когда представляли мою книгу. Очень милый человек, хорошо разбирается в современной литературе,— Элсирика прислонилась к стволу дерева и мечтательно улыбнулась.— Кстати, он купил здесь очень известный старый замок в трех лигах севернее Илорги. И приглашал меня именно туда. А замок, если я не ошибаюсь, принадлежал в свое время самому герцогу Суру Поризу.
—Самому герцогу Суру Поризу Рыжему?— с недоверием переспросил архивариус.
—Да. За этот замок только в пошлины он заплатил двадцать тысяч гавров — писательница откусила кусочек персика и слизнула с губ сладкий сок.
—Славный должен быть замок. Под стать великому герцогу. Ведь знаете, Поризу Рыжему еще при жизни воздвигли памятник за выдающийся Северный поход,— блистая библиотечным умом, сообщил Дереванш.
Его слова что-то шевельнули в моей памяти, и я произнес вслух:
—Есть часть его в герцога мертвой руке…— тут меня будто в темечко тукнуло: — Господин Дереванш, а вы в курсе, что любого памятника руки как правило мертвые? Ну, чем не тот самый герцог, держащий половинку ключа?!
—О-о! Великолепная мысль, господин Блатомир!— восхитился Дереванш.— Какая глубокая мысль!
Он вскочил с подстилки и нервно заходил возле дуба.
—Боги, вы потрясаете высочайшей проницательностью!— архивариус взметнул взор к небесам, затем живо повернулся ко мне: — Памятник герцогу Суру Поризу! Памятник великому герцогу Суру Поризу! Он же как раз в Илорге! Установлен в пять тысяч девятьсот двадцать шестом году — ровно за двадцать девять лет до того, как Мертарус написал свой знаменитый пергамент! И знаете, что замечательно?— кенесиец победно сверкнул мутными глазками.— Сразу после установки памятника какие-то негодяи выковыряли глаза герцога, которые были из кусочков драгоценного янтаря! Вот вам и ослепленный герцог!
—Отлично. Лишь бы те же негодяи не отломали ему руки. Ведь в одной из них, вероятно, половинка ключа,— предположил я, задницей чувствуя, что удача снова благоволит нам.— Собираемся и сразу едем к памятнику!
Одним глотком я допил пиво, вручил пустую бутылку молчаливому кучеру и направился к повозке. Элсирика и Дереванш спешно укладывали остатки обеденного пиршества в корзинку.
Конец первой книги
