—Если не пойдёшь в душ, то хотя бы оботрись.— После чего раздался звон стаканов, и, как ни странно, вскоре перед моим носом оказалась остро пахнущая спиртным янтарная жидкость.— Это коньяк. Здесь мало. Как раз тебе на глоток. Выпей и ложись спать.
Он обо мне что… заботится? Чудовище, выкованное из чистого льда и облитое ненавистью, способно проявлять добрые чувства?
Если бы могла и не трусила, то я бы непременно расхохоталась, но в действительности я не смогла удержать сорвавшийся с губ жалобный стон, когда поднималась и принимала бокал из ненавистных рук. От запаха конька затошнило сильнее, но я без раздумий опрокинула в себя всё содержимое одним махом. Внутренности обожгло, и, как ни странно, одной порции показалось мало, бутылка пришлась бы в самый раз. С трудом обтёрла промежность полотенцем, но каждое движение руками или телом и даже самое лёгкое прикосновение к коже заставляло морщиться, стискивать зубы, глотать непрошенные слёзы и я бросила в итоге дохлую затею. Легла в кровать, предварительно сняв последнюю деталь гардероба — чулки, остальное Гера изодрал. Повернувшись к стороне мужа спиной, я накрылась одеялом с головой и наконец позволила себе утонуть в болотистой, вязкой темноте.
***
Проснулась или скорее очнулась, когда за окном вовсю светило солнце, но на душе царила чернильная непроглядная ночь. Потянувшись, застонала. Тело ломило. Но что такое испытывать страдальческие муки я поняла после посещения туалета, когда промежность буквально взорвалась болью. Взглянув на отражение в зеркале, я едва удержалась на ногах. Под глазом на пол-лица расплылся отвратительный фингал, скула опухла, в уголке губ приличная ссадина, до сих пор кровоточащая при малейшем движении рта, под носом засохшая кровь, склеры покраснели от полопавшихся сосудов, под вторым глазом чёрная тень. Хоть не фингал, уже проще. Кряхтя, кое-как почистила зубы и приняла душ. Пока промывала волосы, собственная кожа головы вопила с такой силой, что я прочувствовала каждый волосок.
Чёрт, на моем теле осталось хоть одно место, которое не болело?
Надев чистое бельё и халат, вернулась в постель. Никто и ничто на свете не заставил бы меня выйти к людям в таком жутком состоянии. Я даже предусмотрительно заперла дверь в спальню на щеколду. Ни один человек не зайдёт сюда, пока синяки не сойдут с моего тела. Чудовищного позора я точно не переживу. А он неминуемо нагрянет, стоит окружающим увидеть меня во всей «первозданной красоте» и начать активно выражать бесполезное сочувствие, сопровождая неискренние слова жалостливыми взглядами.
Когда бьют — это безусловно больно, но, когда снисходительно жалеют — это запредельно унизительно.
Я слышала шорох за дверями, кто-то приходил для уборки. К обеду тётя Маша стучала в дверь, звала на обед, но я не открыла. Воду пила из-под крана в ванной комнате, а принимать пищу не хотелось. Мне казалось, что меня вырвет даже от запаха еды. Вечером гораздо настойчивей в дверь ломился муж. Сначала просил, затем угрожал, а после наконец ушёл. Я же, отвернувшись и закрыв глаза, погрузилась в дрёму. Сегодняшний день я так и провела, балансируя на грани полусна-полуяви. Стоило прикрыть веки, и я представляла себя плывущей в космосе среди загадочных звёзд или качающейся на лазурных волнах, омывающих затерянный остров. Иногда вслушивалась в детскую песенку, звучащую в голове под лёгкий, ненавязчивый щебет золотых птичек, время от времени прилетавших, чтобы помельтешить вокруг. Но чаще я горько сожалела, что мне никак не удавалось попасть в ту волшебную пустующую комнату без окон и дверей, которая избавляла от всех проблем одним своим существованием.
Неожиданно спальню сотряс оглушающей треск. Я вздрогнула, моментально очнувшись, но не предприняла даже попытки обернуться. Во-первых, не хотела, а во-вторых, просто не могла пошевелить телом, не причиняя себе лишних мук.
—Что за детские выкрутасы, Мира?
Рассерженный голос мужа тоже не пугал. Возможно, я наконец устала бояться. Неизвестно надолго ли, но сегодня мне нравилось быть в таком состоянии. Муж сел на кровать рядом и откинул одеяло с плеча, отвёл волосы с лица…
—Ох, ты ж, чёрт, малышка,— выплюнул на выдохе,— почему не позвонила? Я бы ушёл с работы.
Идиотский вопрос, и ещё более идиотское желание стать моей сиделкой.
Требовательные руки надавили мне на плечо, вынуждая перевернуться на спину. Освободив лицо от последних волосинок, он провёл кониками пальцев по синяку под глазом, по скуле и ссадине на губе.
—Как же так, Мирочка? Сильно болит?
—Какого чёрта… Малышка… Я не знал, что ты так…
—Ох, Мирочка. Ну почему?.. Твою ж долбаную…
Я отвела глаза в сторону, не вступать же в дискуссию с извергом. Как бы не так. Его оборванные фразы, шокировано-вытянутое лицо могли бы пролиться лечебным бальзамом, но нет… Мои раны его деланным замешательством не залатать. То, что он был вчера пьян и возможно не контролировал на сто процентов свои действия для меня не играло никакой роли. Он сделал ровно то, что хотел. Выплеснул на меня столько ненависти, что я даже не желала больше знать возможных причин. Пусть подавится ими. Зачем сейчас строить из себя неравнодушного мужа, к чему задавать бредовые вопросы, на которые он и сам знал все возможные варианты ответов. Не хотела видеть его лицо, обеспокоенные, испуганные глаза, лихорадочно и заполошно мечущиеся, будто ему не всё равно. Гера же полностью сдёрнул с меня одеяло и начал развязывать халат. Тут я уже испугалась не на шутку, что вчерашнее повторится и с диким ужасом вцепилась в полы, не давая развести ткань в стороны.
—Чшш, Мирочка, не бойся. Я не буду ничего делать. Просто посмотрю,— он успокаивал негромким говором и ладонями, которыми водил по обнажённой коже моих лодыжек. Но я не могла верить его нежному голосу, ведь после ласковых прикосновений ледяное чудовище продолжало меня мучить и терзать. Мои глаза против воли увлажнились, но я не выпустила наружу ни единого звука или всхлипа, упрямо стиснув зубы. В синем взгляде, словно в зеркале, отражались мои внутренние страхи и сомнения, но в синеву я тоже больше не верила.
—Малышка, я только посмотрю, вдруг нужно вызвать врача. Кровотечение было?
А как ему не быть, если сходить по нужде для меня сущая пытка?! Так и не произнеся ни звука, лишь коротко кивнула.
—Чёрт, какого долбаного…,— он отвернулся, но разглядывая мужской профиль, я заметила, что челюсть ходила ходуном, как и желваки под скулами. Гера что-то бормотал под нос, сжимая и разжимая кулаки. А когда повернулся обратно, то его взгляд обернулся решимостью:— Малышка, я знаю, что тебе больно, но мне нужно посмотреть.
Больше не идя на поводу, он одним резким движением развёл полы халата, затем снял трусы и развёл мои ноги в сторону, вырвав тем самым глухой стон.
—Извини. Я буду осторожен. Честно. Я только посмотрю, Мира. Пожалуйста, не бойся.
Мужские пальцы бережно прошлись по складкам, раздвигая. Затем его ладони развели ягодицы в стороны, вынудив меня недовольно и обиженно зашипеть.
