—Здесь болит?
—Нет, но…,— произнести «я не готова» мне никто не дал.
Мужские пальцы требовательно раскрыли лепестки, чтобы отыскать малюсенький бугорок и закружить по нему, зарождая в моём теле сказочное удовольствие.
—Я не смогу,— шептала пересохшими губами.
—Если не испытываешь дискомфорта, значит сможешь,— тихий, но строгий рокот на ухо, навязывал уверовать в правильность происходящего. Я с силой впивалась ногтями в его руки, которые в этот момент дарили запредельно восхитительные ласки. Пальцы одной теребили сосок, пальцы другой хозяйничали в самом главном месте, ответственном за наслаждение. Вспышки под веками сменяли друг друга.
—Давай, родная. Подари мне своё освобождение. Я хочу услышать твои стоны, Мирочка,— ласковое бормотанье подбодряло и возбуждало не меньше настырных рук.
Вонзив ногти ему под кожу и выпустив наружу утробный стон, я всё-таки кончила, судорожно содрогаясь и извиваясь всем телом, выплёскивая из ванной воду.
—Умница, малышка. А сейчас мы помоемся и поужинаем.
Не оставив времени на споры, Гера умело и ловко помыл нас обоих, а меня ко всему обтёр со всех сторон большим банным полотенцем. Я немного сопротивлялась, но скорее для виду, потому как его осторожная забота умиляла. А ему самому явно не терпелось облегчить давивший груз вины. На предложение спуститься вниз к ужину я закапризничала, ибо разомлевшее тело отказывалось покидать уютную мягкую кровать. Гера, как ни странно, спорить не стал, а вскоре вернулся с огромным подносом, заставленным закусками. Пока я ела, муж цедил из бокала коньяк, не сводя с меня задумчивого и временами тяжёлого в своей мрачности взгляда, заставляя нервничать и дёргано напрягаться. Одна неделя — не тот срок, за который возможно вернуть былую уверенность в себе. Тем не менее ужин прошёл в благостной обстановке, а перед сном я приняла уже одну вместо недавних двух таблеток обезболивающего и свернулась клубочком под одеялом. Я успела пригреться и задремать, когда проснулась от порхающих по лицу мягких губ. Отвела голову в сторону, уворачиваясь от проявления лишней сентиментальности. Огляделась, ночник со стороны мужа до сих пор горел приглушённым светом. Одеяло и халат с меня исчезли, а Гера, нависая сверху, покрывал моё тело поцелуями.
—Что происходит?— после сна мой голос звучал хрипло и неуверенно. И я уж точно не рассчитывала на продолжение того, что произошло сегодня в ванной. Случившееся мне безусловно понравилось, и я не жалела, но вернуть полноценную близость в нашу жизнь так скоро, была совсем не готова. Как бы Гера ни старался оправдаться — забыть преступление невозможно.
—Облегчаю твою боль,— ответил муж, отвлекаясь от поцелуев груди.
—Я же выпила обезболивающее.— Странно, что он забыл, ведь сам приносил мне таблетку и стакан воды.
—Значит облегчаю свою боль,— парировал Гера в ответ и более резко добавил,— помолчи, Мира. Лежи спокойно.
Желание возражать моментально исчезло, благодаря всколыхнувшемуся страху. Тело ожидаемо напряглось, мышцы задеревенели.
—Ну, тише-тише. Чего ты испугалась, малышка? Я ничего не сделаю, только поцелую,— его голос тоже мгновенно сменил окраску, вернув бархатистость.
Он подтянулся выше, чтобы накрыть мои губы затяжным, глубоким поцелуем, вторгаясь в мой рот полновластным хозяином, лишая последней воли и сметая возможное сопротивление. Он целовал меня с таким отчаянием, будто не делал этого уже как минимум вечность. Нехватка воздуха оказалась единственной причиной, по которой Гера оторвался от губ, и далее запорхал короткими поцелуями по лицу, особое внимание уделяя до сих пор не сошедшему синяку под глазом, нежно лаская его губами и шепча между поцелуями:
—Прости, малышка…
—Прости, Мирочка…
—Родная моя, прости…
Затем его поцелуи сместились на шею, ключицы, пока не добрались до груди. Здесь у меня повреждений не было, но этой части моего тела он уделил самое пристальное внимание. Он со всей осторожностью едва заметно покусывал полушарие, закручивая ласки спиралью и приближаясь к вершине. Мои пробивавшиеся временами мысли о несвоевременности происходящего слишком быстро затухали, не успевая сформироваться в осмысленный протест. Гера настойчив, а тело привычно отзывчиво. Когда он накрыл горячим ртом сосок и ореолу я негромко охнула, невольно подавая бёдра выше. А Гера будто ждал именно этого сигнала. Ласки перестали быть томными, движения губ и языка обрели уверенность, он уже не стеснялся покусывать сосок, чтобы затем подуть, остужая, и тут же снова накрывал жадным ртом. Когда муж переключился на второю грудь, мои руки вовсю хозяйничали в его волосах, а стоны стали гораздо громче и протяжнее первого.
Наигравшись с грудью, поцелуи заскользили по животу вниз, облизывая кожу и оставляя после себя влажные узоры. Но когда его голова спустилась к нижней части живота, я вдруг резко заткнулась и снова напряглась от огорошившей сознание мысли. «Неужели он потребует от меня секс? Я не выдержу. Только не это». Пусть я не чувствовала боли, но категорически была не готова к тому, чтобы принимать нечто большое внутрь себя. Однако Гера моментально ощутил перемены:
—Не бойся, Мира. Расслабься. Я только приласкаю, ничего больше.
Как же хотелось поверить! Страх и желание вступили в непримиримую схватку между собой. Рискнуть многим и довериться, либо замкнуться и не узнать, сто́ит ли мой бедовый супруг хотя бы крошечной толики доверия с моей стороны. Возбуждение гуляло в крови, подогреваемое тем обстоятельством, что тот, кто совсем недавно унижал и издевался самым низким способом, сейчас открыто признавал свою вину. Второй раз за сегодняшний день он добровольно преклонял голову и будто священнодействовал, почитая осквернённое им же тело, как божественный сосуд. Я почти успела возненавидеть себя за слабоволие и бесхарактерность, когда всё же позволила себе расслабиться, робко и с последней надеждой уповая на честность Гериных слов.
Его тёмно-русая голова между моих ног очищала от обиды, яда, злости. Язык, ласкавший осторожными движениями, вместе с бережными касаниями пальцев внутренней стороны бёдер — освобождали от презрения, страха, отвращения. Деликатность, чуткость, мягкость, нежность в каждом прикосновении, в каждом поцелуе. Откровенная чувственность неотвратимо заменяла ненависть. Изысканные, бархатные ласки не оставляли шанса горечи и разочарованию.
«Что ты творишь, Мира?!» — кричала в мыслях сама себе. Но круги, выписываемые языком вокруг самой отзывчивой точки женского тела, поставили жирный крест на возвращении здравомыслия. С каждым следующим витком уверенно поднимая моё тело в радужные облака. Рассудительность потонула в плотном мареве страсти, единственное желание пульсировало в венах и под кожей — погоня за благословенной разрядкой. Гера не касался входа в лоно, и сейчас я остро испытывала нехватку чего-то важного, того, без чего мне просто так не добраться до рая. Но муж будто никуда не торопился, если мои бёдра начинали подрагивать сильнее, он отступал, охлаждая разгорячённую плоть дуновением. Чтобы через минуту начать всё заново. Его язык уверенными движениями оглаживал чувствительный бутон со всех сторон, затем губы втягивали и жадно посасывали, подбрасывая меня к новым вершинам.
