Посланники вернулись в Рим в 192г. до н.э. после того, как консулы того года вступили в должность. Их доклад показал сенату, что casus belli еще пока не возник
[1200], однако предчувствие войны становилось сильнее день ото дня. Слухи росли как снежный ком. Сам Аттал, брат царствовавшего в Пергаме Эвмена, уверял, что Антиох уже форсировал Геллеспонт с армией и что этолийцы готовы взять в руки оружие, когда тот прибудет в Грецию
[1201]. Сенат принял энергичные оборонительные меры. Один римский эскадрон в начале года уже отплыл в греческие воды под командованием претора Атилия, чтобы запугать таким образом Набиса. Под влиянием новых тревожных сообщений некоторые легионы были размещены под командованием другого претора, Марка Бебия, в Таренте и Брундизии, готовые по первому знаку переправиться в Грецию. Отряд из двадцати кораблей был отправлен, чтобы плавать вокруг Сицилии, где опасались атаки селевкидского флота, и правителю Сицилии поручили набрать свежие войска и бдительно следить за восточными берегами острова. Силы римлян под командованием Бебия вскоре переправились через Адриатику и сосредоточились в Аполлонии. Постройка новых кораблей активно продолжалась
[1202].
Однако приготовления с обеих сторон в первой половине 192г. до н.э. проходили не только на суше и море. Дипломаты продолжали работать. Однако эта работа уже не должна была предотвратить конфликт между Антиохом и Римом; следовало обеспечить преданность одной или другой стороне в той области, где должно было произойти первое столкновение,– приготовить почву в Греции. У Антиоха, естественно, были более близкие связи с этолийцами. Посредником в этих переговорах при селевкидском дворе был назначен не кто иной, как сам Фоант, стратег этолийской конфедерации
[1203]. В ходе 192г. он вернулся в Грецию, привезя с собой Мениппа, который побывал с посольством в Риме. Среди этолийцев все еще была партия, выступавшая за мир, и посчитали, что выступление Мениппа будет полезно, чтобы подкрепить воинственное настроение большинства. Римляне со своей стороны так же активно осуществляли дипломатическое давление на непостоянных греков. Сам Тит Фламинин, великий филэллин, чье влияние на Грецию было влиянием патрона, был послан в 192г. вместе с Виллием и другими коллегами, чтобы напомнить греческим государствам об их обязательствах
[1204]. Набис уже взялся за оружие и начал войну с Ахейской лигой; здесь римляне позволили событиям идти своим чередом, считая, что это послужит гарантией верности им ахейцев. Римляне посетили также Халкиду и Деметриаду – знаменитые «оковы Эллады». И там и там авторитета Фламинина оказалось достаточно, чтобы главы антиримской партии отправились в изгнание
[1205]. В Этолии, с другой стороны, Фламинину не удалось хоть как-то повлиять на возбужденный народ, который теперь был еще более воспламенен пышными описаниями Мениппа. Великий Царь вез с собой достаточно золота, чтобы купить весь Рим. Посреди огромных народных волнений федеральная ассамблея провела решение, в котором Антиоха призывали освободить Грецию и решить спор между конфедерацией и Римом. Сам Фламинин при этом не присутствовал, и, когда он просил Демокрита, который теперь был стратегом, предоставить ему копию этого решения, горячий грек попросил подождать его ответа до тех пор, покуда этолийцы не раскинут свои шатры на берегах Тибра
[1206].
Разрыв между этолийцами и Римом, таким образом, был полным. Теперь этолийцам было нужно как можно скорее занять главные стратегические пункты к приходу Великого Царя. Тоаса просили занять Халкиду с помощью антиримской партии в городе и богатейшего купца из Киуса, Геродота, у которого там были большие связи. Еще один этолиец, Диокл, был послан с таким же поручением в Деметриаду. В третью очередь надо было захватить Спарту, где Набиса теперь теснили победоносные ахейцы. Из всех этих посланников повезло только Диоклу. Этолийский гарнизон занял Деметриаду, и друзей римлян казнили. В Халкиде попытку Фоанта отбила римская партия с помощью Эретрии и Кариста. В Спарте этолийская делегация после предательского убийства Набиса была порублена в куски разгневанными лакедемонянами. Деметриада тем не менее прочно была в руках этолийцев, и антиримские магистраты отказались принять Виллия, когда Фламинин отправил его, чтобы вернуть город с помощью серьезных уговоров (если это будет возможно). Главные врата Греции, которые римляне освободили два года назад, теперь были открыты для Антиоха. Фоант поспешил в Азию, чтобы рассказать царю о новостях
[1207].
Пока его агенты работали против римлян в Греции, Антиох тоже не сидел на месте. Теперь, когда все попытки сгладить разногласия между ним и Римом дипломатическим путем были оставлены, Антиох с началом военного сезона 192г. возобновил свои усилия подчинить силой оружия (в качестве предварительной меры до вторжения в Грецию) независимые города Азии
[1208]. Однако Смирна и Лампсак, к которым, как мы видим, добавлено имя Александрии Троады, все еще оставались непокоренными, когда прибыл Фоант с новостями о том, что Деметриада захвачена. Он застал Антиоха все еще в сомнениях. Царь не только не хотел отправляться в Грецию, пока покорение городов не обеспечит ему прочный тыл; он еще и не знал, что делать с Ганнибалом. Флот из открытых судов, с помощью которого изгнанник собирался осуществить отвлекающий маневр в Африке, наконец, после по-восточному долгих проволочек, был готов. Но на тот момент Антиох уже не очень хотел доверять великому карфагенянину независимую миссию. Ганнибал в какой-то степени сумел его убедить в своей искренности после того, как внимание Виллия в начале того года посеяло сомнения
[1209]. Однако его великие дарования все еще внушали властному и завистливому царю сомнения – может ли Ганнибал ему служить. Именно в этот момент вмешался Фоант: он победил нерешительность двора своей решительностью, уверенностью и беспардонной лживостью. Он нарисовал перед Антиохом весьма красочную картину ситуации в Греции, которая была столь же фальшивой, как и те сведения, которые он дал своим колебавшимся согражданам по поводу прибытия Великого Царя. Его советы в то же время определялись особыми целями, достижению которых должен был, по мнению военной партии в Этолии, способствовать конфликт между двумя великими державами Востока и Запада: именно поэтому он хотел, чтобы силы царя сосредоточились на Греции. Таким образом, Фоант оказался в оппозиции к Ганнибалу, чей взгляд на войну был более широким и который считал атаку на Грецию лишь деталью в общей схеме наступления, решающим ударом в которой должно было стать вторжение в Италию. Фоант имел гораздо более широкий доступ к царю, нежели Ганнибал, и под его влиянием хорошо продуманный план действий в Западном Средиземноморье был отменен, а Ганнибалу пришлось довольствоваться беззубой ролью советника, которого никто не слушает
[1210].
