В начале 169г. вРиме оказалось другое посольство Антиоха. Его, как и первое, возглавлял Мелеагр. Сопровождал его Гераклид – пронырливый и аморальный министр финансов, который прекрасно знал, как поздороваться за ручку с каждым продажным сенатором
[1413]. Миссией посольства было убедить сенат, что в надвигающемся – или уже начавшемся – конфликте агрессором был Египет, а не Антиох. За деятельностью послов в Риме следило посольство из Александрии. Но пока македонские дела не решили, сенат не хотел давать ни одной из сторон определенного ответа. Эту миссию возложили на консула Квинта Марция, который как раз собирался отплыть в Грецию: именно он должен был выразить царю Птолемею волю Рима
[1414].
В то же самое время Египет перешел в наступление (170–169 до н.э.). Регенты Эвлий и Леней отправились с армией, чтобы вторгнуться в Келесирию. Перед тем как они вышли из Александрии, они обратились к народу с пылкой речью. Они-де быстро разберутся с врагом и сделают гораздо больше, нежели просто завоюют снова утраченную провинцию: все царство Селевкидов станет провинцией египетской короны. Довольно странным сопровождением для войска стали повозки с золотыми слитками, золотой и серебряной посудой, драгоценностями и роскошной женской одеждой – даже с мебелью из дворца. Этими средствами, как объяснили регенты, они сломят упорство селевкидских городов и крепостей.
Прошло не так уж много дней перед тем, как египетская армия обратилась в паническое бегство, и селевкидский царь стоял у врат Египта.
Антиох собрал большую армию
[1415] с целью сделать нечто большее, чем обороняться. Именно теперь мы видим его сына Антиоха – мальчика трех или четырех лет – связанным с троном
[1416]: эта мера заставляет предполагать, что он собирался принимать участие в военных действиях вдали от столицы
[1417]. Он уже почти что перешел пустыню между Палестиной и Египтом, прошел мимо горы Касий и почти что достиг пограничной крепости Египта – Пелусия, когда на пути у него встала армия Эвлия и Ленея. Последующее сражение стало разгромом для полководцев Птолемея. Эти новости заставили Александрию перейти от тщеславной самоуверенности к безрассудной панике. Хотя Пелусий все еще преграждал путь завоевателю, все уже считалось потерянным. Юного царя
[1418] поспешно отправили на корабль, чтобы спасти и перевезти – если возможно – на священный остров Самофракия
[1419]. Это был глупый поступок. Птолемея перехватили сирийские суда, и он попал в руки Антиоха.
Александрийский народ в момент этого кризиса выказал большее присутствие духа, нежели хвастуны, которые так легкомысленно вступили в войну. Александрийцы решили сопротивляться, и поскольку царь их покинул, то они призвали на трон его младшего брата – мальчика лет пятнадцати
[1420]. Ему дали многообещающее прозвище Эвергет, с которым были связаны воспоминания о том старом Птолемее, который совершил победоносный поход через сердце селевкидского царства
[1421].
Однако Антиох, заполучив к себе Птолемея Филометора, мог обратить эти меры себе на пользу. Теперь он изображал себя защитником законного царя против брата-узурпатора
[1422]. У него появился благовидный предлог для вторжения в Египет
[1423]. Но сначала нужно было преодолеть еще одно препятствие – Пелусий. И новое правительство в Александрии, осознав опасность, послало флот, чтобы укрепить пограничный город. Но с ним вступили в бой селевкидские корабли; последовала морская битва, которая – как и битва на суше – обернулась поражением для египтян
[1424]. Чтобы завоевать Пелусий, Антиох полагался не только на силу, но и на хитрость. Он уже почти завоевал сердца тех, кто служил царю Птолемею. В первой битве при горе Касий, когда египтяне в ужасе бежали, Антиох внезапно появился среди них верхом на коне, как ангел-спаситель, и приказал своим войскам прекратить избиение. Поэтому о нем складывалось благоприятное впечатление. Многие «участники трапезы его» дезертировали, бежав от Птолемея к завоевателю
[1425]. Гарнизон Пелусия прислушался к его предложениям, и потом Антиох быстро, не нарушая буквы никакого договора, захватил город. Это был случай в его карьере, о котором его почитатели не очень любили говорить
[1426].
