Антиох прибыл в Малую Азию, полный решимости отомстить за Гермогена и предпринять все усилия, чтобы утвердить господство македонского оружия. Зипойт, опасный вождь, скончался в преклонном возрасте, а его дом разрывали противоречия. Старший сын Никомед запомнился как «палач» своих братьев
[319]. Но один из этих братьев, которого, как и отца, звали Зипойт, смог спастись от резни и стать хозяином Тинийской части владения своего отца. Казалось, для македонского правительства это была прекрасная возможность вмешаться. Однако Никомед, каким бы он ни был варваром, унаследовал силу воли и ум своего отца. Оказавшись в затруднительном положении, он смело перевернул политику своей династии и предложил Гераклее заключить союз против селевкидского царя. Гераклея, которая уже пыталась договориться с одним варварским царем, с охотой прислушалась к предложениям вифинца. Никомед теперь стал членом антиселевкидского союза, и даже его главою.
Чтобы обеспечить достижение своих целей, Никомед поступил хитро: он уступил Гераклее тот регион, которым владел его брат. Это, конечно, немедленно вызвало конфликт между жителями Гераклеи и Зипойтом; произошла кровавая битва. Город получил все, что хотел (как говорит Мемнон), но Зипойт, судя по всему, продолжал владеть частью Вифинии.
Гераклея использовала этот момент
[320], когда македонское правительство находилось в сложном положении, а его вифинские соседи были расколоты, дабы расширить свою власть. Гераклейцы начали приобретать места, которые раньше находились под властью их города, но теперь вышли из-под нее,– Тиос, Киер, Амастриду. Не сказано, в чьи руки они попали, за исключением последней: городом правил какой-то Эвмен. Обычно считается, что этот человек был братом или племянником Филетера из Пергама, чей родной Тиос был одним из городов, вовлеченных в синойкизм Амастриды. Вскоре Тиос снова откололся и стал существовать отдельно
[321]. В чьей власти теперь были Тиос и Киер, имели ли они своих собственных тиранов или повиновались Никомеду – мы не знаем; обычно считают, что имело место второе. В любом случае сейчас Гераклее удалось вернуть эти города, однако Эвмен, который, видимо, почему-то имел зуб против гераклейцев (может быть, он, как и Филетер, был сторонником Селевкидов?), отказался продавать Амастриду на каких бы то ни было условиях. Когда гераклейцы попробовали действовать силой, он предпочел передать город Ариобарзану, сыну царя Митридата
[322].
Антиох не тратил времени зря, объявив войну северной лиге. Селевкидский флот появился вблизи Босфора, однако отряд жителей Гераклеи совершил против него маневр, и решительный результат достигнут не был. Однако теперь возникли и новые осложнения. Отчуждение между Антиохом и Антигоном, который лишь недавно был его союзником против Птолемея, дошло до открытой войны. Антигон немедленно соединил силы с северной лигой. В Северо-Западной Азии велось много военных действий, рассказа о которых до нас не дошло
[323].
Однако эта фаза оказалась непродолжительной. Антигон быстро помирился со своим зятем и оставил лигу бороться с ним своими силами
[324].
ГАЛЛЫ
Но в Европе игра политиков и царей уже смешалась в результате катаклизма, который прокатился по древним городам и потопил старые раздоры и амбиции в общем ужасе. Древняя средиземноморская цивилизация всю жизнь существовала на краю великой опасности: возможно, между моментами, когда беда появлялась опять, она забывала о ней, но, в конце концов, от нее она и погибла. Время от времени леса и болота Центральной Европы выбрасывали туда свои хаотичные, бурлящие народы. Они проходили – чужаки с дикими глазами, бормотавшие какую-то тарабарщину,– по чужой для них земле, бывшей для них всего лишь местом, которое можно поглотить и разрушить. Такая беда случилась с греками несколькими веками раньше, когда киммерийцы и треры напали на Малую Азию и оставили по себе память в элегиях Каллина. Веком раньше беда пришла в Италию, когда галлы чуть не раздавили растущий город на берегах Тибра и не уничтожили его полностью. Это были орды галлов, или, как греки их называли, галатов: теперь они обрушились на юг, на Балканы. Птолемей Керавн получил «награду» за то, что захватил македонский трон: ему пришлось первым принять на себя тяжкий удар этого вторжения. Меньше чем через год после его кровавого дела голова Керавна оказалась на кончике галльского копья
[325] (весна 280 до н.э.). Тем летом галлы захватили практически всю Македонию. С зимой волна отступила, оставив после себя полосу разорения. Греческий мир, затаив дыхание, ждал следующего года. Хотя ему и не угрожали непосредственно, селевкидский царь разделял общее беспокойство. Если даже отбросить эгоистические мотивы, освобождение Эллады было делом, в котором любому греческому царю лестно было блеснуть. Антиох послал свой контингент, чтобы он принял участие в обороне
[326]. Вторжение пришло с ужасной силой (279). Греки собрали свои силы в Фермопилах. На дороге через гору Эта были размещены пятьсот воинов Антиоха. В какой-то момент галлы направили свою атаку именно сюда, и этот контингент отличился, отбив нападение, потеряв при этом, однако, своего командующего Телесарха. Потом варварам удалось захватить позиции греков на перевале, по которому некогда прошел Ксеркс, и Центральная Греция была сокрушена. Однако на сей раз защитники победили. В Дельфах греческие войска нанесли этой орде сокрушительное поражение; разбитые остатки галлов удалились. Греция была освобождена
[327].
