Теперь мы переходим к греческим городам внутри Месопотамии. Их появление придало этой стране новый характер. При власти старых восточных империй продолжалась с незапамятных времен деревенская жизнь – хотя были и города, такие как Харан и Нисибис. Теперь же повсюду в греческих городах появлялись новые центры жизни
[674]. Эти города строились, как мы уже видели в Сирии, в основном в речных долинах. В Месопотамии самые западные из потоков, стекавших с Тавра и его подножий, сливались, образуя Белихас (современный Эль-Белих), перед тем как впасть в Евфрат у Никефория. Если подниматься по Белихасу от Евфрата, то в месте, где еще одна река впадает в Белихас с запада, мы приходим к Ихнам, названным в честь города в Македонии: его называют «эллинским городом, колонией македонян»
[675]. Во время похода Красса это была едва ли больше, чем крепость (τεῖχος)
[676]. В долине западного притока мы видим Батны, место сбора купцов (поскольку здесь великий восточный путь из Гиерополя пересекал долину), названные македонской колонией
[677], а близ истока этого притока – Анфемусию, первую остановку на дороге от Апамеи в Вавилон
[678]. В долине самого Белихаса, которая, видимо, включала и долину Скирта (современный Дайсан), находились два важных города Западной Месопотамии. Оба были преображенными старыми местными городами. Более северный, Урхай, или, как греки писали это название, Орроэ, получил новое македонское название – Эдесса. Местному элементу позволили здесь сохранить свое место в большей степени, чем обычно допускалось в новых городах. Согласно Малале, Селевк сначала назвал его Антиохией, с отличительным эпитетом μιξοβάρβαρος. В позднейшие времена город стал одним из главных центров сирийской литературы, где гордились чистым диалектом. Современная Урфа сохраняет старое название. Еще одним городом на Белихасе был Харран, который для нас связан с историей Авраама. Его превращение в македонскую колонию Карры, судя по всему, справедливо приписывается самому Александру. Селевк, как мы уже видели
[679], нашел в 312г. до н.э. здесь поселение македонских воинов. Однажды оно приобрело трагическую славу благодаря разгрому Красса.
В долине Хабораса (Эль-Хабур) и среди множества потоков, которые впадают в него, мы не можем найти греческие города так, как на западе. Весьма вероятно, что они существовали, но, даже если и так, их имена утрачены. Единственное исключение – Нисибида. Она тоже стала Антиохией
[680]. Упоминается, что часть нового населения состояла из спартанцев
[681]. Надпись говорит о ней как о «священном городе, который построил Никатор на ручье Мигдон в стране олив»
[682]. Она стояла на великом перекрестке. Через нее проходила большая торговая дорога между Сирией и странами за Тигром
[683]. И в этом случае в конце концов старое имя победило новое. Область, где находилась Нисибида-Антиохия, получила от македонцев наименование Мигдонии в честь их дома. Официальным названием города было Антиохия в Мигдонии. Возможно, мы можем сделать вывод, что эта область была более полно освоена новой цивилизацией, чем можно увидеть на основании одного города, существование которого точно установлено
[684].
Мы рассмотрели то, что еще можно проследить из сети греко-римских городов, построенных новыми правителями Востока по всей стране арамеев (Сирия и Месопотамия). Мы хотели бы знать больше, чем мы знаем теперь, о внутренней жизни этих общин. Конечно же, сохранились политические формы греческих городов-государств. В каждом из них мы могли бы найти периодически избиравшихся магистратов
[685], буле и демос, которые выносили свои решения по обычной схеме и заносили их на таблицы из бронзы и камня
[686]. Социальная организация граждан также, видимо, следовала греческому образцу. В Антиохии народ был разделен на трибы
[687]; то же самое можно предполагать и относительно других городов. Существенной чертой города был гимнасий с присущим ему обществом эфебов
[688]. Однако мы не можем знать, насколько старый эллинский дух сохранился в этих формах, насколько новые поселенцы сохранили свой тип в новом окружении. Согласно речи, которую Ливий вложил в уста Манлия (189 до н.э.), произошло быстрое вырождение. «Так же и у растений, и у животных семья хранит природную силу потомства, а небо, почва, под которыми возрастают они, изменяют ее. Македоняне, основавшие в Египте Александрию, основавшие Селевкию и Вавилонию и другие рассеянные по всему свету колонии, выродились в сирийцев, парфян, египтян»
[689]. Тит Фламиний говорил об армиях АнтиохаIII, что они были «все сирийцами»
[690]. У нас нет способа узнать, пристрастны ли эти свидетельства и происходило ли в маленьких городах такое же вырождение, как и в таких великих космополитических центрах, как Антиохия. Сирийских греков греки на родине считали людьми низшего сорта
[691]. Следует признать, что и их соотечественник, Посидоний из Апамеи (около 135–51 до н.э.), выставляет их не в лучшем свете, и, даже если его описание соответствует только последним дням династии Селевкидов, упадок должен был начаться намного раньше: «И все сирийцы, которых изобилие пастбищ избавило от страданий бедности, устраивали непрерывные празднества, собираясь большими компаниями; гимнасии они использовали как простые бани, умащаясь в них дорогими маслами и благовониями; ав помещениях для общественных трапез (grammateia) они просто жили, как у себя дома, целыми днями набивая свои утробы едой и питьем и унося все, что не смогли съесть; слух свой они непрерывно оглушали громким бряцанием арф, наполняя шумом целые города»
[692]. Соответствует этой картинке и рассказ, который дает Посидоний о войне между Апамеей и Лариссой,– мелкая свара между соседними городками, о которой в других источниках ничего не сказано
[693]. Он рассказывает о том, как отправилась на бой апамейская армия: «Расхватав кинжалы и копьеца, грязные и ржавые, покрыв головы широкополыми шляпами, затенявшими лицо, но не стеснявшими горла, они тащили за собой ослов, нагруженных вином и разными кушаньями вместе с фотингами и монавлосами, отличными на гулянках, но никак не на войне»
[694].
