Завоевание Парфии Аршаком Теридатом сделало ситуацию на Востоке еще более тяжелой для Селевкидов. Провинция была очень важным звеном в связи между Западным и Восточным Ираном. И если Андрагор был полунезависим, то новый правитель страны оказался не только независимым, но и агрессивным и уже стал называть себя царем. Вскоре он завоевал не только собственно Парфию, но и Гирканию, так что его власть доходила от внутренней пустыни до Каспия. Селевк Каллиник вскоре собрал в Сирии разбитые войска, оставшиеся у него после битвы при Анкире, перед тем как отправиться отвоевывать Восток. Примерно в это время бактрийский правитель Диодот умер, и ему наследовал ДиодотII. Греческий правитель земель у Окса теперь должен был выбирать – на чьей он стороне, Селевка или Аршака. И то и другое было связано с опасностью: Селевк вряд ли позволил бы мятежнику сохранить свою власть, и восстановление селевкидского правительства, скорее всего, означало бы гибель Диодота; сдругой стороны, в результате скифского завоевания Парфии бактрийский эллинизм оказался отрезанным от связей с эллинскими державами Запада и остался изолированным среди варваров. Аршак боялся, что Диодот помирится с селевкидским царем и что на него нападут с двух сторон. Старший Диодот был его врагом, но восшествие на престол его сына, видимо, принесло с собой поворот в политике. ДиодотII заключил с новой скифской державой договор, благодаря которому Аршак мог быть спокоен за свою восточную границу
[975].
Селевк наступал. Перед лицом дисциплинированных армий македонской Сирии вождь варваров счел лучшей стратегией исчезнуть в пустыне, из которой он пришел. Он нашел убежище среди шатров племени, название которого передается как «апасиаки»
[976]. Это был вечный трюк, с помощью которого спасались от восточных правительств. Пустился ли Селевк в степь, преследуя его,– мы не знаем. Видимо, какие-то сражения между его армией и скифскими ордами были, но едва ли Аршак хотел рукопашной схватки, если бы только ему не удалось загнать преследователя в угол. Впоследствии годовщина этого столкновения отмечалась в Парфянском царстве как победа, которая стала «началом свободы»
[977]. Была ли это на самом деле мелкая стычка или же большая битва – мы не знаем. Не было достигнуто никакого решительного результата, когда волнения на Западе заставили Селевка уйти
[978]. Это было равносильно полному провалу. До Диодота, насколько мы знаем, он так и не добрался.
Конечно же, сразу после того, как Селевк ушел, Аршак снова занял Парфию, и теперь не было уже никого, кто мог бы помешать ему консолидировать свою власть. Он много работал над тем, чтобы как можно лучше защитить страну, организовал своих грубых скифов в регулярную армию и укрепил крепости. Среди последних отдельно упоминается Дара в области апаортенов
[979]. Любая новая попытка установить власть Селевкидов на Востоке вряд ли бы оказалась более легкой, чем у экспедиции Селевка Каллиника. И с уходом его со сцены мы оставляем Иран во тьме, пока у нас не появляется возможность последовать за Антиохом, сыном Селевка, в восточные провинции примерно двадцать пять лет спустя.
Остается задаться вопросом: какие у нас есть свидетельства об отношении местных иранцев к эллинским царям? То, что нам известно, говорит, что они были не совсем дружескими. В случае Александра, как и в случае британских правителей Индии, «западному» духу пришлось иметь дело с практиками, которые противостоят ему, и, если в обоих случаях правители хотели выказать исключительную терпимость, есть определенные пределы, за которыми высшая цивилизация обязана применить репрессии. Британцы отменили практику сати, Александр запретил обычай, который предписывала экстравагантная форма зороастризма, принятая в Бактрии,– бросать умирающих людей еще живыми священным собакам
[980]. Может быть, именно благодаря этим и подобным действиям со стороны греческих властителей мы видим, что в зороастрийской традиции Александр фигурирует в свете, который странным образом расходится с его основной политикой. Александр, который прежде всего заботился о том, чтобы покровительствовать национальным культам и примириться с местными жрецами, фигурирует здесь как великий враг религии и уничтожитель священных книг.
Возможно, этот конфликт между эллинским гуманизмом и варварской религией ограничивался Восточным Ираном; но на западе воспоминания об их прежнем положении, должно быть, жили в сердцах мидийцев и парфян. О мятежах как таковых мы знаем мало. Феспиад, местный аристократ, угрожал Антигону мятежом в Персиде, если будет назначен какой-либо другой сатрап, кроме Певкеста
[981]. Мятеж, который разразился в Мидии после ухода Пифона, хотя им и руководили македонцы и греческие последователи Пифона и Эвмена, привлек под свои знамена часть местных жителей, и, может быть, его поддерживало национальное чувство. Как бы то ни было, один из вождей сам был мидийцем
[982].
Нам определенно говорят об одном мятеже среди персов при правлении Селевка. Силес, офицер, представлявший македонского царя (был ли это первый Селевк или второй, не сказано, и это не так уж важно), заманил 3000 из них в деревню среди болот под названием Ранда, где окружил их македонскими и фракийскими войсками и разделался со всеми
[983].
С другой стороны, множество персов служили как администраторами, так и воинами при Селевке и его наследниках. Сатрап Киликии в начале правления Селевка Каллиника, судя по его имени – Арибаз,– был иранцем. Еще один Арибаз правил Сардами при Ахее. Оборз, который подавил мятеж катойков в Персиде, по имени тоже перс
[984]. Надпись из Смирны упоминает «Омана и персов под командованием Омана» среди войск, расквартированных по соседству
[985]. Отряд под командованием АнтиохаI в Сирии празднует персидское торжество
[986]. На горе Сильпий в Антиохии был зороастрийский храм – храм Вечного Огня
[987]. Принимая во внимание, что все наши знания об организации селевкидского царства проистекают из скудных указаний, собранных в разных источниках, такие свидетельства, как те, что приведены выше, говорят о наличии гораздо более значительного иранского элемента, чем мы фактически можем проследить по нашим несовершенным источникам. Этих упоминаний достаточно, чтобы доказать, что политика Александра, которая ставила иранцев и македонцев бок о бок, не вполне была оставлена теми, кто унаследовал его трон.
