Доктор Дуррани, казалось, был доволен и спросил у Бхаскара, сколько будет два плюс два.
Хареш опешил, но Бхаскар, который обычно отказывался складывать гораздо более сложные суммы, поскольку для него они были слишком просты и не стоили его внимания,– ничуть не обиделся, по всей видимости. Очень робким голосом он ответил:
–Четыре?
Доктор Дуррани безмолвствовал. Казалось, он переваривает ответ. Харешу стало не по себе.
–Что ж, можете оставить его здесь на какое-то время,– сказал доктор Дуррани.
–Могу я вернуться за ним в четыре?– спросил Хареш.
–Где-то так,– сказал доктор Дуррани.
Когда они с Бхаскаром остались одни, оба какое-то время молчали. А потом Бхаскар спросил:
–Ответ был верен?
–Более-менее,– сказал доктор Дуррани.– Видите ли,– сказал он, беря мусамми из фруктовой вазы на столе,– это как… э-э-э… как, скажем, вопрос о… о сумме углов… треугольника. Как вас учили, чему она равна?
–Ста восьмидесяти градусам,– ответил Бхаскар.
–Ну, более или менее,– сказал доктор Дуррани.– По крайней мере… э-э-э… на поверхности. Но на поверхности, скажем, вот этого мусамми, к примеру…
Какое-то время он молча созерцал зеленый цитрус, следуя за таинственным ходом своих мыслей. Как только фрукт отслужил свою службу, доктор посмотрел на него с удивлением, словно не понимал, что он делает у него в руке. Он очистил мусамми с некоторыми затруднениями, поскольку кожура была толстая, и принялся есть.
–Хотите угоститься?– предложил он дольку Бхаскару как ни в чем не бывало.
–Да, спасибо!– ответил Бхаскар и обеими руками принял эту дольку, словно ему вручили освященный дар из храма.
Часом позже, когда Хареш вернулся, он почувствовал себя непрошеной помехой, будто прервал что-то важное. Бхаскар и доктор Дуррани сидели за обеденным столом, на котором были разложены – среди всего прочего – несколько мусамми, кожура от мусамми, довольно большое количество зубочисток в разнообразнейших конфигурациях, перевернутая пепельница, несколько газетных полосок и фиолетовый воздушный змей. Оставшаяся поверхность стола была сплошь покрыта уравнениями, написанными желтым мелом.
Перед уходом Бхаскар забрал газетные полоски, фиолетового змея и ровно семнадцать зубочисток. Ни доктор Дуррани, ни Бхаскар не поблагодарили друг друга за проведенное совместно время. Сидя в тонге по пути в Мисри-Манди, Хареш не удержался и спросил Бхаскара:
–Ты понял все эти вычисления?
–Нет,– ответил Бхаскар; впрочем, по его тону стало совершенно ясно, что для него это не важно.
Хотя дома Бхаскар не произнес ни слова, мать, едва взглянув на его лицо, сразу поняла, что он потрясающе интересно провел время. Она взяла у него все принесенные им разнообразные предметы и велела сыну как следует вымыть липкие руки. И почти со слезами на глазах принялась благодарить Хареша.
–Вы так добры, Хареш-бхай, что приняли эту заботу близко к сердцу. Представляю себе, что это для него значило,– сказала Вина.
–Ну,– ответил Хареш, улыбаясь,– я о себе такого не могу сказать.
4.11
Тем временем броги уже сидели на колодках в мастерской Джагата Рама. Прошло два дня. В назначенный срок в два часа пополудни Хареш пришел за обувью и колодками. Маленькая дочка Джагата Рама узнала его и захлопала в ладошки при его появлении. Она распевала песенку, чтобы развлечься, ну и его развлечь, раз уж он тут оказался. Слова в песенке были такие:
Рам-рам-шах, Лапки лягушки
Алу ка раса, с тертой картошкой
Мендаки ки чатни – пробуешь только —
а гайя наша! ипьяный в стельку!
Хареш придирчивым взглядом осмотрел туфли. Сделаны они были мастерски. Великолепные, ровные строчки, хоть и на простой швейной машинке – вот она, тут и стоит. И затяжка аккуратная – ни пузырька, ни морщинки. И отделка прекрасная – вплоть до цвета кожи внутри перфорации. Он был более чем доволен. Его требования были строгими, но теперь он заплатил Джагату Раму в полтора раза больше, чем обещал.
–Я свяжусь с вами,– пообещал он.
–Что ж, Хареш-сахиб, я очень надеюсь на это,– ответил Джагат Рам.– Вы действительно уезжаете сегодня? Жаль.
–Да, к сожалению.
–И вы оставались только ради этого?
–Да, иначе я бы уехал через два дня, а не через четыре.
–Ну, надеюсь, им там, в «КОКК», понравится эта пара.
На том они распрощались. Хареш уладил кое-какие рутинные дела, сделал несколько небольших покупок, съездил к Сунилу вернуть его броги, упаковался, попрощался и нанял тонгу до вокзала, чтобы успеть на вечерний поезд в Канпур. По пути он завернул к Кедарнату, чтобы поблагодарить его.
–Надеюсь, что смогу помочь тебе,– сказал Хареш, с теплотой протягивая другу руку на прощание.
–Вина говорит – ты уже помог.
–Я имею в виду бизнес.
–И я тоже очень надеюсь,– сказал Кедарнат.– И знаешь, если я еще чем-то могу быть…
Они пожали руки.
–Скажи мне…– внезапно спросил Хареш.– Я уже давно собираюсь спросить тебя… откуда у тебя эти шрамы на ладонях? Это не похоже на травмы от машины – тогда бы шрамы были и на тыльных сторонах тоже.
Несколько секунд Кедарнат молчал, словно приспосабливаясь к иному направлению мыслей.
–Я получил их во время Раздела,– сказал он. И после паузы продолжил:– Когда мы были вынуждены бежать из Лахора, мне удалось получить место в конвое армейских грузовиков, мы сели в первый грузовик – мой младший брат и я. Что может быть безопаснее, думал я. Но, видишь ли, это был Белуджийский полк. Они остановились перед мостом через Рави, а мусульманские головорезы выскочили из-за лесозаготовок и напали на нас с копьями. У моего младшего брата остались отметины на спине, а у меня – вот эти шрамы на ладонях и кистях – я пытался остановить острие копья… Потом месяц в больнице лежал.
Лицо Хареша выдало его – он был в ужасе. А Кедарнат продолжил рассказ, закрыв глаза, но голос у него был спокойный:
–За две минуты они закололи двадцать или тридцать человек – у кого-то погиб отец, у кого-то – дочь… На наше счастье, с другой стороны реки подошел гуркхский полк, и они открыли огонь. И, ну, головорезы сбежали, а я теперь здесь, рассказываю тебе эту историю.
–А где была твоя семья?– спросил Хареш.– В других грузовиках?
–Нет, я отправил их чуть раньше – поездом. Бхаскару было всего шесть в то время. Но поездом тоже было совсем небезопасно ехать, как тебе известно.
–Наверное, не надо было мне все это спрашивать у тебя,– сказал Хареш, чувствуя себя непривычно пристыженным.
–Нет-нет… все в порядке. Нам повезло, насколько это только возможно. Торговец-мусульманин, который раньше владел моей лавкой здесь, в Брахмпуре… он… ну… Как ни странно, но после всего, что случилось, я по-прежнему скучаю по Лахору,– сказал Кедарнат.– Но тебе уже надо поторопиться, а то опоздаешь на поезд.
