Каколи послала ему непринужденный и томный воздушный поцелуй, от которого он до сих пор безуспешно пытался отойти.
13.16
В палате произошел короткий обмен калькуттскими и брахмпурскими новостями: Арун весь в работе, Варун практически не готовится к экзаменам в ИАС, и два брата без конца ссорятся. Старший периодически грозится вышвырнуть младшего из дома. Словарный запас Апарны растет не по дням, а по часам; на днях она изрекла буквально следующее: «Папа, я в унынии». Минакши внезапно заскучала по Апарне. Увидев младенца у груди Савиты, она вспомнила, как было чудесно прижимать к себе малышку, ощущать эту невероятную связь. Апарна безраздельно принадлежала ей и только ей, пока не выросла в независимую – а зачастую и весьма своевольную – личность.
–Почему на ней нет бирки?– спросила Минакши.– Помню, доктор Эванс всегда следил за бирками, чтобы детей ни в коем случае не потеряли и не перепутали.– Золотые серьги сверкнули в ее ушах, когда она сокрушенно покачала головой.
Госпожу Рупу Меру неприятно задели ее слова.
–А я здесь на что? Мать должна все время быть со своими детьми. Кто может украсть младенца из палаты?
–Конечно, в Калькутте все устроено гораздо лучше,– продолжала Минакши.– В родильном доме Ирвина, где я рожала Апарну, младенцы находятся в отдельной комнате, и смотреть на них можно только через стекло – чтобы ничем не заразить, разумеется. Здесь все дышат и разговаривают прямо над малышом, и в воздухе сплошные микробы! Она запросто может заболеть.
–Савита пытается отдыхать,– сурово произнесла госпожа Рупа Мера.– Мы внушаем ей только светлые мысли, Минакши, а ты ее пугаешь.
–Согласна,– кивнула Каколи,– мне кажется, здесь замечательно все устроено! И вообще, было бы забавно, если бы младенцев почаще путали! Как в «Принце и цыгане».– То был низкопробный любовный роман, который Куку недавно прочла.– На мой вкус, эта малышка слишком красная и сморщенная. Я попросила бы ее заменить.– Она хихикнула.
–Куку,– сказала Лата,– как у тебя с пением и фортепиано? И как дела у Ганса?
–Мне надо в туалет, ма, поможешь?– сказала Савита.
–Давай я помогу!– хором воскликнули Минакши и Каколи.
–Спасибо, но у нас с ма все отлажено,– спокойно и авторитетно произнесла Савита.
Ей было тяжело дойти даже до уборной; из-за швов все давалось с трудом. Когда за ними закрылась дверь в уборную, она сказала матери, что устала и попросила бы Минакши с Каколи вернуться вечером, в часы посещения.
Тем временем сестры беседовали с Латой. Они решили прийти сегодня на репетицию «Двенадцатой ночи».
–Интересно, каково быть женой Шекспира!– вздохнула Минакши.– Когда тебе изо дня в день твердят чудесные слова про любовь и всякие чувства…
–С Энн Хатауэй он особо не разговаривал,– сказала Лата.– Его и дома-то почти не бывало. Если верить профессору Мишре, из его сонетов следует, что он интересовался и другими людьми – причем многими.
–А кто не интересуется?– спросила Минакши и тут же осеклась, вспомнив, что Лата – сестра Аруна.– Как бы то ни было, Шекспиру я бы все простила! Наверное, чудесно быть женой поэта, его музой! Каждый день делать его счастливым, во всем ему угождать и потакать. Недавно я сказала об этом Амиту, но он у нас такой скромняга. «Своей жене я бы не позавидовал»,– говорит.
–Чушь, конечно,– вставила Каколи.– У Амита чудесный характер. Даже Пусик кусает его реже, чем остальных.
Лата промолчала. Минакши и Куку делали слишком явные намеки, и эти разговоры про Амита ей не понравились. Она была совершенно уверена, что Амит ничего не знает об их затее. Она посмотрела на часы и увидела, что опаздывает на лекцию.
–Увидимся в три часа в актовом зале,– сказала она.– Прана навестите?
–Прана? А, ну да. Конечно.
–Он в пятьдесят шестой палате на первом этаже. Где вы поселились?
–У господина Майтры в Сивил-Лайнс. Он чудный старикашка, но совершенно выжил из ума. Дипанкар тоже у него останавливался. Их дом уже стал брахмпурской резиденцией семьи Чаттерджи.
–Жаль, вы не можете пожить у нас. Увы, сейчас мы не очень готовы принимать гостей,– сказала Лата.
–Ах, не волнуйся за нас, Латочка,– ласково проговорила Куку.– Только скажи, чем нам заняться до трех часов. Кажется, на младенца мы уже насмотрелись.
–Можете отправиться к Барсат-Махалу,– предложила Лата.– В это время дня, конечно, жарковато, но он действительно очень красив – гораздо краше, чем на фотографиях.
–Ох уж эти достопримечательности!..– зевнула Минакши.
–А нет чего-нибудь повеселее?– спросила Каколи.
–На улице Набигандж есть кафе «Голубой Дунай». И «Рыжий лис». И кинотеатр, правда английские фильмы там прошлогодней давности. И книжные магазины…– На этих словах Лата осознала, каким невероятно скучным, должно быть, покажется Брахмпур двум калькуттским леди.– Простите, пожалуйста, но мне пора бежать. Опаздываю на лекцию.
И Куку с Минакши остались гадать, с какой стати Лата так серьезно относится к учебе.
13.17
За последние дни – из-за болезни Прана, рождения ребенка, молчаливости Латы и неустанной опеки Малати – Кабир и Лата обменялись лишь несколькими репликами из Шекспира, а о своем не говорили вовсе. Ей очень хотелось сказать Кабиру, как ей жаль его маму, но она понимала, что подобные слова могут пробудить в них обоих слишком сильные чувства. Это станет чересчур мучительной встряской для нее, а может, и для него. Поэтому Лата молчала. Но господин Баруа заметил, что Оливия – вопреки тексту – стала больно уж добра к Мальвольо, и попытался это исправить.
–Итак, мисс Мера, давайте попробуем еще раз. «О, вы больны самолюбием, Мальвольо…»
Лата откашлялась и попробовала снова:
–«О, вы больны самолюбием, Мальвольо, и ни в чем не находите вкуса…»
–Нет-нет, мисс Мера, нужно злее: «О, вы больны…»– и так далее. Мальвольо вас раздражает и бесит. А он пусть за вами волочится.
Лата попыталась вспомнить, как зла была на Кабира на первой репетиции, и начала заново:
–«О, вы больны самолюбием, Мальвольо, и ни в чем не находите вкуса. Кто великодушен, безвинен и вольного склада ума, тот примет за птичьи стрелы то, что вы считаете пушечными ядрами…»
–Вот, уже лучше, лучше. Но теперь вы слишком разозлились. Немного усмирите свой гнев, пожалуйста, мисс Мера. В таком случае дальше, когда он начнет вести себя совсем уж неприятно, даже оскорбительно, у вас останутся в запасе эмоции посильней, которых зритель еще не видел. Понимаете, что я хочу сказать?
–Да-да, кажется, понимаю, господин Баруа.
Каколи и Минакши тем временем болтали с Малати, но та вдруг исчезла.
–Мой выход,– пояснила она и скрылась за кулисами, чтобы выйти на сцену уже в образе Марии.
