–Что думаешь, Куку?– спросила Минакши.
–Думаю, она влюблена в этого Мальвольо.
–Малати нас заверила, что уже нет. Даже назвала его кэдом. Какое странное слово. Кэд.
–По-моему, он просто объедение. Такой широкоплечий, одухотворенный. Вот бы он метнул в меня свое пушечное ядро! Или хотя бы птичью стрелу.
–Постыдилась бы, Куку!– сказала Минакши.
–Знаешь, Лата в самом деле здорово раскрылась с тех пор, как побывала в Калькутте. Амиту надо поспешить, иначе у него нет шансов…
–Кто первым встал, того и Лата,– сказала Минакши.
Каколи захихикала.
Господин Баруа сердито огляделся по сторонам.
–Э-э, юные леди в последнем ряду, будьте так добры…
–Просто мы не удержались, такой чудесный и смешной спектакль получается. Под вашим руководством,– дерзко и мило пролепетала Каколи.
Господин Баруа покраснел и отвернулся.
Впрочем, послушав несколько минут, как валяет дурака сэр Тоби, сестрицы заскучали и ушли.
Вечером они вновь отправились в больницу, на несколько секунд забежали к Прану – которого нашли непривлекательным и малоинтересным («Пустое место. Я это сразу поняла, как только увидела его на свадьбе»,– заявила Минакши),– и поднялись к Савите. Минакши стала рассказывать, как именно следует кормить ребенка по часам. Савита делала вид, что внимательно слушает, но сама думала о другом. То и дело приходили новые посетители, и скоро в палате стало людно, как на концерте. Минакши и Каколи, фазаны среди брахмпурских голубей, поглядывали по сторонам с плохо скрываемым презрением, особенно на рудхийскую родню и госпожу Капур. Да они даже английский не все знают! А как одеты!
Госпожа Капур, в свою очередь, тоже не могла понять, как эти бесстыдницы с голыми животами и языком без костей могут приходиться родными сестрами такому славному, скромно одетому, благожелательному и высокодуховному юноше, как Дипанкар. Ее расстраивало, что Ман за ними увивался. Каколи уже бросала на него откровенно томные взгляды. Минакши, наоборот, смотрела дерзко и брезгливо, что со стороны выглядело в равной степени возмутительно. Вероятно, именно благодаря незнанию английского госпожа Капур тоньше и точнее подмечала скрывающиеся за словами неприязнь и влечение, презрение и восторг, нежность и равнодушие, что испытывали друг к дружке двадцать с лишним человек, оживленно щебечущих в больничной палате.
Минакши, то и дело заливаясь звонким смехом, рассказывала, как протекала ее собственная беременность.
–Разумеется, мы выбрали доктора Эванса. Доктора Мэтью Эванса. Честное слово, если вы собираетесь рожать в Калькутте, то идти можно только к нему. Милейший человек. Бесспорно, лучший гинеколог Калькутты. А как он обходителен и мил с пациентками!
–Ой, Минакши, брось. Он же безбожно флиртует со всеми беременными, животы им наглаживает. Потому тебе и приглянулся.
–Он знает, как поднять девушке настроение, это факт,– сказала Минакши.– А еще он ярый сторонник постельного режима.
Каколи захихикала. Госпожа Рупа Мера покосилась на госпожу Капур: та только что зубами не скрежетала, пытаясь держать себя в руках.
–Конечно, его услуги недешевы – за ведение беременности я заплатила семьсот пятьдесят рупий. Но даже наша прижимистая ма считает, что дело того стоило. Верно, ма?
Госпожа Рупа Мера так не считала, но промолчала. Когда доктору Эвансу сообщили, что Минакши рожает, он, подобно Фрэнсису Дрейку, получившему весть о приближении испанской армады к английским берегам, изрек: «Роды подождут, пока я доиграю в гольф».
Минакши тем временем продолжала:
–Калькуттский роддом имени Ирвина великолепен, просто не к чему придраться. И там есть отдельное помещение для новорожденных. Мать и так измотана родами, а тут еще ребенок под боком орет и требует поменять подгузник – кому это нужно? В нашем роддоме детей приносили матерям строго по часам, только на кормления. И количество посетителей было строго ограничено.– Минакши со значением посмотрела на рудхийскую шушеру.
Госпожа Рупа Мера была так сконфужена поведением Минакши, что ничего не сказала.
Госпожа Капур промолвила:
–Госпожа Мера, все это очень интересно, однако…
–Вы думаете?– перебила ее Минакши.– Мне кажется, что беременность и роды облагораживают женщину.
–Облагораживают?– изумленно переспросила Куку.
Савита начала бледнеть.
–Тебе разве не кажется, что любая женщина должна хотя бы раз в жизни через этой пройти?– Сама Минакши, когда носила Апарну, так не считала.
–Не знаю,– смутилась Каколи.– Я же не беременна… пока.
Ман рассмеялся, а госпожа Капур едва не подавилась.
–Каколи,– предостерегающе сказала госпожа Рупа Мера.
–С другой стороны, не все даже знают, что забеременели,– как ни в чем ни бывало продолжала та.– Помните жену бригадира Гухи из Кашмира? Ее не слишком облагородили роды.
Минакши захохотала, вспомнив ту забавную историю.
–А что с ней произошло?– полюбопытствовал Ман.
–Ну…– начала Минакши.
–Она…– одновременно заговорила Каколи.
–Ладно, рассказывай ты,– уступила сестре Минакши.
–Нет, ты,– ответила та.
–Ладно, слушайте. Как-то раз она поехала в Кашмир поиграть в хоккей и отметить свое сорокалетие. На катке она упала, получила травму и вынуждена была вернуться в Калькутту. Там она вдруг почувствовала резкие тянущие боли внизу живота. Ей вызвали доктора…
–Доктора Эванса,– добавила Каколи.
–Нет, Куку, Эванса позвали позже, а сначала приехал другой. Так вот, она спрашивает врача: «Что со мной?» А тот ей: «У вас будет ребенок. В роддом, немедленно!»
–Да, вся Калькутта, помню, стояла на ушах,– сообщила Каколи собравшимся.– Когда об этом доложили ее мужу, он воскликнул: «Какой еще ребенок?! Что за бред!» Ему было пятьдесят пять.
–Видите ли,– продолжала Минакши,– когда у нее прекратились месячные, она решила, что это менопауза. Ей и в голову не могло прийти, что она забеременела!
Ман, заметив каменное лицо отца, разразился истерическим смехом. Даже Минакши удостоила его улыбкой. Малышка как будто тоже улыбалась, но, наверное, у нее просто отходили газы.
13.18
Мать и дочь прекрасно поладили. Несколько дней Савита непрерывно восторгалась ее мягкостью. Малышка была прямо-таки невыносимо мягкой – особенно пяточки, сгибы локтей, загривок; на загривке кожа у нее была просто умопомрачительно нежной. Порой Савита укладывала дочку рядом на кровать и только любовалась ею. Малышка, очевидно, была довольна жизнью: ела она много, но почти не шумела. Напившись молока, она смотрела на маму из-под полуприкрытых век – довольно и даже самодовольно. Савита с удивлением обнаружила, что ей, как правше, удобнее кормить ребенка левой грудью. Раньше она об этом не задумывалась.
