–Ты моя доченька! Я так горжусь тобой. И Малати тоже. Если бы только…
Она не договорила, ее душили слезы. С усилием взяв себя в руки, она произнесла:
–Ну, теперь быстрее переодевайся, и поедем домой. Уже поздно, и ты, наверное, устала, проговорив весь вечер.
Она заметила, что поблизости крутится Мальвольо. Он разговаривал с двумя другими актерами, но обернулся к Лате и ее матери, по-видимому желая обратиться к ним.
–Ма, я не могу. Я приду домой чуть позже,– сказала Лата.
–Нет!– Госпожа Рупа Мера топнула ногой.– Ты пойдешь сейчас. Грим ты можешь смыть дома. Мы с Савитой тебе поможем.
Но Лата то ли еще не вышла из образа рассудительной и уверенной в себе Оливии, то ли выработала у себя твердость характера, присущую трагическим героиням, но только она спокойно ответила:
–Ма, прости, но вся труппа собирается отметить нашу премьеру. Мы с Малати работали над своими ролями несколько месяцев, подружились с другими участниками спектакля, с которыми мы расстаемся до конца праздничных каникул. Не беспокойся, пожалуйста. Мистер Баруа проследит, чтобы я благополучно добралась до дома.
Госпожа Рупа Мера не могла поверить своим ушам.
А тут как раз к ней подошел Кабир.
–Госпожа Мера?– проговорил он.
–Да?– отозвалась она довольно агрессивно, не в последнюю очередь из-за того, что Кабир даже в гриме и нелепом костюме выглядел очень привлекательно, а госпожа Рупа Мера воспринимала привлекательную внешность серьезно.
–Госпожа Мера, я подумал, что должен представиться вам. Меня зовут Кабир Дуррани.
–Я знаю,– ответила она так же резко.– Я слышала о вас. И встречалась с вашим отцом. Вы не будете возражать, если моя дочь не пойдет на вечеринку?
–Боюсь, госпожа Мера…– начал Кабир, покраснев, но Лата остановила его взглядом.
–Я пойду на вечеринку,– сказала она.– И это никого больше не касается.
Госпоже Рупе Мере очень хотелось дать им обоим по увесистому подзатыльнику. Но она ограничилась тем, что посмотрела долгим пронизывающим взглядом на Лату, на Кабира и даже на Малати, повернулась и, не говоря больше ни слова, удалилась.
15.3
–Поводов для религиозных распрей полно,– сказал Фироз.– Шиитов с шиитами, шиитов с суннитами, индусов с мусульманами…
–И индусов с индусами,– добавил Ман.
–Это что-то новенькое для Брахмпура,– отозвался Фироз.
–Сестра говорит, что джатавы в этом году пытались пробиться в местный комитет по проведению «Рамлилы». Они заявили, что по крайней мере одну из пяти сваруп должен изображать мальчик из какой-нибудь зарегистрированной касты
[149]. Но их, понятно, никто не хотел слушать. А это может вызвать разные осложнения. Надеюсь, ты не собираешься слишком активно участвовать в праздничных событиях. Не хотелось бы волноваться за тебя.
–С трудом представляю, как ты за меня волнуешься,– рассмеялся Фироз.– Но все равно это приятно слышать.
–Ты же вроде должен возглавлять какую-то процессию во время Мухаррама? Ты, помнится, говорил, что один год это делает Имтиаз, а другой год ты.
–Это только в последние два дня праздника. Обычно я во время Мухаррама сижу тихо и не высовываюсь. А в этом году я знаю, где проведу по крайней мере пару вечеров,– произнес Фироз с подчеркнутой таинственностью.
–Это где же?
–Там, куда тебя, как неверующего, не пустят. Хотя в прошлом тебе случалось лежать распростертым перед этой святыней.
–Но я думал, она…– начал Ман.– Я думал, она воздерживается от публичных выступлений эти десять дней.
–Перед публикой она не выступает. Но у себя дома устраивает скромные сборища, где распевает марсии и декламирует созы
[150]. Говорят, это нечто – не столько марсии, сколько созы.
Из кратких экскурсов с Рашидом в область поэзии Ман знал, что марсия – оплакивание жертв сражения при Кербеле, в первую очередь Хусейна, внука пророка Мухаммеда. Но о созах он не имел понятия.
–Это такие музыкальные причитания,– объяснил Фироз.– Очень волнующие. Я слышал их несколько раз, но никогда в исполнении Саиды-бай.
Возникший в воображении Мана образ Саиды-бай, страстно оплакивающей человека, умершего тринадцать веков назад, несколько озадачивал и вместе с тем вызывал странное волнение.
–А почему меня не пустят?– спросил он.– Я буду тихо сидеть и наблюдать – точнее, слушать. В деревне я был на службе в Бакр-Ид.
–Чудак, потому что ты кафир. Даже суннитов не приглашают на эти частные концерты, хотя они участвуют в праздничных процессиях. Саида-бай, как я слышал, старается поддерживать спокойствие среди слушателей, но некоторые из них так поддаются горестным переживаниям, что начинают проклинать, иногда очень несдержанно, трех первых халифов за то, что они узурпировали право Али на халифат. А это, естественно, бесит суннитов
[151].
–И ты собираешься пойти и слушать эти созы. Я не знал, что ты такой правоверный мусульманин.
–Я не очень-то правоверный,– ответил Фироз.– По правде говоря – только ты об этом никому,– Хусейн не вызывает у меня особого почтения. А Муавия
[152], убивший его в сражении, был не таким уж негодяем, каким его обычно изображают. Ведь и до него смена власти сопровождалась, как правило, убийством калифа. Когда Муавия основал династию, стало возможным создать исламскую империю. Если бы он этого не сделал, по-прежнему были бы только мелкие разрозненные племена, враждующие друг с другом, так что никакого тебе ислама. Но услышь отец, что я такое говорю, он бы от меня отрекся. А Саида-бай разорвала бы меня на части своими прекрасными нежными руками.
–Так зачем ты все-таки собираешься к ней?– уязвленно спросил Ман с некоторым подозрением.– Ты же говорил, что она не приветствует твои визиты.
–Не может же она прогнать молящегося во время Мухаррама.
–Но тебе-то что там надо?
–Приложиться к райскому фонтану.
–Очень поэтично.
–Ну, увидеть юную Тасним.
