–Тогда передай от меня привет попугаю,– бросил Ман, нахмурившись, и продолжал хмуриться, даже когда Фироз, встав за стулом, на котором Ман сидел, положил руки ему на плечи.
15.4
–Вы можете себе представить, чтобы Рама, Бхарат или Сита были чамарами?– возмущалась старая госпожа Тандон.
Вине стало неловко при столь откровенном высказывании взгляда, господствовавшего в данной округе.
–А подметальщики
[153] хотят, чтобы «Рамлила» включала эпизоды возвращения Рамы в Айодхью, его встречи с Бхаратом и коронации, а также все постыдные обвинения против Ситы
[154].
Ман спросил, почему они этого хотят.
–Они считают, что истинным текстом «Рамаяны» является тот, который написал Вальмики, а он без конца перепевает эти мотивы,– ответила госпожа Тандон.– Просто мутят воду.
–Никто не оспаривает истинность «Рамаяны»,– сказала Вина.– Сите действительно пришлось несладко после возвращения из Ланки. Но «Рамлила» традиционно строилась на тексте Тулсидаса
[155], а не Вальмики. Хуже всего, что Кедарнату приходится самому улаживать все конфликты… Потому что он много общается с людьми из зарегистрированных каст,– добавила она.
–А также, по-видимому, из чувства гражданского долга?– заметил Ман.
Вина кивнула, нахмурившись, так как не была уверена, что это не насмешка со стороны безответственного Мана.
–Помню, как было у нас в Лахоре,– произнесла старая госпожа Тандон с нежной ностальгической ноткой, и в глазах у нее сверкнуло благоговение.– Тогда ничего подобного не могло быть. Люди делали взносы на постановку без всяких наших просьб, и даже муниципалитет бесплатно обеспечивал освещение. Равану мы изображали таким страшным, что дети прятали лицо на груди у матери. «Рамлила» нашего района была лучшей в городе. А всех сваруп играли мальчики из семей браминов,– добавила она наставительно.
–Ну, теперь это не так,– сказал Ман.– Иначе Бхаскару не дали бы выступать.
–Да, действительно,– отозвалась госпожа Тандон задумчиво. Раньше эта мысль не приходила ей в голову.– Это было бы жаль. Только потому, что мы не брамины! Да, тогда придерживались старых обычаев. Кое-что меняется к лучшему. Бхаскар обязательно должен получить какую-нибудь роль на будущий год. Он уже выучил половину их наизусть.
15.5
Кедарнат с удивлением узнал, что одним из лидеров неприкасаемых в борьбе за исполнение роли божеств и сваруп в «Рамлиле» был джатав Джагат Рам из Равидаспура. Трудно было связать с этими волнениями Джагата Рама – трезвомыслящего человека, занятого в основном работой и семьей; встачке, состоявшейся в Мисри-Манди, он не участвовал. Но поскольку Джагат Рам был относительно состоятелен – если это можно назвать состоятельностью – и хоть в какой-то степени грамотен, соседи и коллеги уговорили его быть их представителем. Он сначала отнекивался, но, когда его уломали, подошел к делу серьезно. При этом он сознавал, что находится в невыгодном положении сразу в двух отношениях. Во-первых, события в Мисри-Манди его почти не касались. Во-вторых, его повседневное существование зависело от Кедарната и других фигур, имеющих вес в местном обществе, так что забота о семье заставляла его действовать с осторожностью.
В принципе Кедарнат не возражал против расширения круга участников «Рамлилы». Но в его глазах «Рамлила» была не полем борьбы за первенство и не политическим актом, а демонстрацией преданности тесно спаянного сообщества религиозным идеалам. Большинство участвовавших в представлении мальчиков хорошо знали друг друга; сцены, которые они разыгрывали, были освящены многовековой традицией. «Рамлила», ставившаяся в Мисри-Манди, славилась на весь Брахмпур. Добавлять сцены после коронации Рамы было бы, по мнению Кедарната, неоправданным привнесением политики в религию, излишним морализаторством, только замутняющим истинную мораль. Введение же каких-то квот на сварупы привело бы лишь к политическим конфликтам и снижению художественного уровня представления.
Джагат Рам считал, что, если уж исключительное право браминов на исполнение ролей сваруп нарушено в пользу других высших каст, логично было бы распространить это право и на так называемые низшие и зарегистрированные касты. Они способствовали успеху «Рамлилы» как зрители и даже в минимальной степени как спонсоры, так почему бы им не принять участие в спектакле в качестве актеров? Кедарнат отвечал ему, что менять что-либо в этом году уже поздно, а на будущий год он поставит этот вопрос перед организаторами «Рамлилы». Вместо этого он предложил жителям Равидаспура, в основном принадлежавшим к зарегистрированной касте и больше всех настаивавшим на новшествах, самостоятельно поставить «Рамлилу». Тогда их требования не будут выглядеть как озлобленная попытка нарушить традиционную схему представления и тем самым усугубить другими средствами конфликт, приведший ранее к нашумевшей стачке.
Однако конфликт не был разрешен. Все проблемы остались в подвешенном состоянии, и это не удивило Джагата Рама. Он впервые влез в политику и не получил от этого никакого удовольствия. Ад деревенского детства, жестокость фабричного отрочества и безжалостный мир конкурентов и посредников, нищеты и грязи, в котором он жил теперь, научили его относиться ко всему философски. Человек не вступает в борьбу с разъяренным слоном в джунглях, не пытается остановить устрашающий поток транспорта на улицах Чоука. Он отступает в сторону и прячет от опасности свою семью, стараясь, по возможности, сохранить достоинство. Мир обходился с такими, как он, грубо и жестоко, и нежелание допустить их к активному участию в религиозном обряде было едва ли не наименьшим из причиняемых им зол.
В прошлом году один из джатавов его родной деревни, восемнадцатилетний парень, который прожил пару лет в Брахмпуре, вернулся в деревню в сезон уборки урожая. Привыкнув к относительной свободе городской жизни, он стал ошибочно полагать, что на него не распространяется свойственное членам высших каст отвращение ко всем остальным. Возможно, сказалось и юношеское безрассудство. Как бы то ни было, он разъезжал по деревне на велосипеде, купленном на заработанные им деньги, и распевал популярные шлягеры из кинофильмов. Однажды ему захотелось пить, и он, набравшись нахальства, попросил воды у женщины высшей касты, готовившей пищу во дворе своего дома. В тот же вечер на него напала группа мужчин, которые привязали его к велосипеду и заставили есть экскременты, а затем разнесли вдребезги и велосипед, и голову юноши. Все жители деревни знали, кто это сделал, но никто не осмелился признаться в этом, и даже газеты не решились изложить страшные детали происшествия.
