Время от времени Мана охватывала жажда активных действий, он садился на водительское место и крутил баранку с такой лихостью, что джип, украшенный флагом и разноцветными гирляндами, несся с головокружительной скоростью по дорогам, пригодным разве что для воловьих повозок. Это вызывало у него опьяняющее ощущение свободы, а у всех других – сотрясение внутренних органов и психологический шок. В автомобиль, рассчитанный на двух пассажиров впереди и максимум четырех на заднем сиденье, набивалось порой до десяти-двенадцати человек с запасами еды, мегафонами, плакатами и прочими предвыборными аксессуарами. Джип непрерывно сигналил и оставлял позади тучи пыли и яркие воспоминания о себе. Однажды в радиаторе образовалась течь, и водитель, обругав его, подмешал в воду куркуму; смесь мгновенно заткнула дыру.
В то утро, когда они приближались к Дебарии и Сагалу, Ман пребывал в плохом настроении. В последние дни он время от времени вспоминал Рашида, но гнал от себя мысли о нем, предпочитая занимать голову насущными делами. Теперь же он думал о том, что скажет родным Рашида. Возможно, они и без Мана знали о нем все. Камар и Нетаджи не спрашивали его о Рашиде – но общение с ними было очень кратким.
Мана одолевали и другие вопросы, и потому он молчал, вместо того чтобы напевать за рулем, по обыкновению, какую-нибудь газель. «Намеревался ли Рашид всерьез собирать голоса в пользу Социалистический партии?»– думал он. Откуда у него возникло это заблуждение относительно Тасним и враждебность к Ману? Ман опять вспоминал тот день, когда они навещали больного старика в Сагале. Он чувствовал, что Рашид по натуре добрый человек, а не расчетливый малый, каким он представлялся Саиде-бай.
Год близился к концу, а Ман не виделся с Саидой уже две недели. Днем он был так занят, что почти не думал о ней, но вечером, когда он, измотанный, уже проваливался в сон, ее образ возникал перед ним. Вспоминались ему не ее раздраженные вспышки, сопровождавшиеся железным «нет», а ее доброта и мягкость, ее расстройство по поводу Тасним, запах розового масла, вкус ванарасского пана у нее на губах, одурманивающая атмосфера ее комнат. Как странно, что он всего лишь дважды видел ее вне ее дома. На празднике Холи в Прем-Нивасе, где он шутливо процитировал ей Дага, она выступала девять месяцев назад, и даже с тех пор, как она поила его на улице шербетом, прошла, казалось, целая вечность. Обычно Ман с нежностью вспоминал женщин, с которыми был близок, но постоянная сексуальная и эмоциональная тяга только к одной – это было что-то новенькое.
–Ман, ради всего святого, веди машину ровнее! Ты хочешь, чтобы отменили выборы?– не выдержал его отец.
Существовало правило, что в случае внезапной смерти кандидата в ходе предвыборной кампании выборы отменяются и назначаются новые.
–Нет, баоджи, не хочу. Прошу прощения,– отозвался Ман.
По прибытии в Дебарию у Мана не было возможности толком поговорить с кем-либо о Рашиде. Бабá, познакомившийся с Махешем Капуром в прошлый визит политика, сразу взял узды в свои руки.
–Итак, вы вернулись в Конгресс,– сказал он министру.
–Да,– ответил Махеш Капур.– Вы дали мне правильный совет.
Бабá был доволен, что Махеш Капур это запомнил.
–Ну что ж,– сказал Бабá, разглядывая Мана.– Вы без проблем намного обойдете соперников в этом избирательном округе, даже если они не будут поддерживать Неру.– Он выплюнул на землю большую порцию пережеванного пана.
–Вы считаете, никаких препятствий для меня вообще нет?– спросил Махеш Капур.– Конгресс действительно побеждает в одном штате за другим – из тех, где голосование уже прошло.
–Никаких препятствий,– ответил Бабá.– Абсолютно. Мусульмане за вас и за Конгресс, зарегистрированные касты за Конгресс, а насчет вас не знаю, некоторые индусы из высших каст за Джана Сангх и эту… забыл название, но таких немного. Левые разделились на три партии, а из независимых нет ни одного, на кого стоит обращать внимание. Вы все-таки хотите, чтобы я проводил вас по нашим деревням?
–Да, если вы не возражаете,– сказал Махеш Капур.– Пускай даже все уже на мази, я все равно должен встретиться с избирателями и узнать, в чем они нуждаются.
–Ладно, ладно,– отозвался Бабá.– Ман, а ты чем занимался после того, как был тут на Бакр-Ид?
–Да ничем,– ответил Ман, удивляясь, на что действительно было потрачено время.
–Тебе надо чем-то заняться,– произнес Бабá с убеждением.– Чем-то таким, что оставит след в мире, о чем люди услышат и будут говорить.
–Да, Бабá,– согласился Ман.
–Полагаю, вы встречались с Нетаджи недавно,– сказал Бабá, фыркнув и выделив голосом окончание «-джи» вимени своего младшего сына.
–В Салимпуре,– кивнул Ман.– Он предлагал ездить с нами по деревням и вообще всячески содействовать.
–Но вы ездите без него,– усмехнулся Бабá.
–Боюсь, он гладит отца против шерсти, так что мы его с собой не взяли.
–Ну и правильно. Слишком много пыли позади его мотоцикла и слишком много корысти позади его бескорыстия.
Ман рассмеялся.
–И у вас джип наваба-сахиба,– добавил Бабá одобрительно.– Быстро и удобно.
Бабá был рад этому и по другой причине: джип наваба поднимал его в глазах односельчан и показывал им, что министр не пренебрегает возможностью обсудить кое-какие проблемы кое с кем из землевладельцев и прийти с ними к взаимопониманию.
Ман посмотрел на отца, который жевал пан и беседовал с отцом Рашида. Интересно, подумал он, как воспринял бы отец замечание Бабы́, если бы понял все, что подразумевалось.
–Бабá,– спросил он под влиянием порыва,– вы знаете, как живет Рашид?
–Да знаю, знаю,– ответил Бабá сурово.– Мы прогнали его, запретили ему появляться в доме.– Заметив, что Ман потрясен, он продолжил:– Но не беспокойся, от голода он не умрет. Его дядя посылает ему деньги каждый месяц.
Некоторое время Ман молчал, затем спросил:
–А как же его жена, дети?
–Они живут у нас. Ему повезло, что мы так любим Мехер – и ее мать тоже. Он о них не думал, когда позволял себе эти выкрутасы. И сейчас о них не думает. Ему наплевать на чувства жены. А она достаточно страдала в жизни.
Ман не успел спросить об этом, так как Бабá продолжил:
–У нас в семье не принято жениться на четырех женщинах сразу. Мы выбираем их по очереди: одна умирает, мы женимся на другой. Нам хватает порядочности подождать. А он нашел себе другую женщину и хочет, чтобы жена это поняла. Пишет ей, что хочет жениться вторично, и просит ее согласия. Идиот! Женись, коли уж так, черт с тобой, но не мучай жену, спрашивая ее разрешения. Кто эта женщина, он не пишет. Мы даже не знаем, из какой она семьи. Он скрывает от нас все, что делает. В детстве он не был таким хитрецом.
Видя, что Бабá негодует, Ман не решился защищать Рашида, к которому и сам теперь испытывал смешанные чувства. Не стал он говорить и о нелепых обвинениях, которые выдвигал против него Рашид.
