–Ха!– засмеялась Вина.– Соломинка в чужом глазу… Ты вот даже горох не можешь вылущить, не съев больше половины.
–И правда,– согласился Ман с удивлением.– Но он такой свежий и сладкий. Невозможно удержаться.
–Ешь, ешь, сынок,– махнула рукой госпожа Капур.– Не слушай ее.
–Надо научиться себя сдерживать,– сказала Вина.
–Думаешь?– отозвался Ман, отправляя в рот еще несколько горошин.– Не умею отказывать себе в удовольствиях.
–Это болезнь такая?– спросила его сестра.
–Но я меняюсь к лучшему,– сказал Ман.– Даже баоджи меня похвалил.
–Поверю этому только тогда, когда услышу своими ушами,– бросила Вина и сунула еще пару горошин ему в рот.
17.11
Вечером Ман направился к Саиде-бай. Он постригся и принял ванну. Вечер был прохладный, и он надел бунди
[210] поверх курты. В кармане бунди находилось полбутылки виски, а на голове его была накрахмаленная белая шапочка.
Вернуться в Брахмпур было приятно. В грязных проселочных дорогах есть своя прелесть, но он все же городской житель. Ему нравилось в городе – по крайней мере в этом,– нравилась улица, на которой стоял дом Саиды, а в доме нравились в первую очередь две ее личные комнаты, особенно внутренняя.
В начале девятого он подошел к ее воротам, помахал рукой привратнику, и тот впустил его. У дверей его встретила Биббо, которая, похоже, удивилась его появлению, но провела его наверх. Сердце Мана подпрыгнуло, когда он увидел, что Саида читает подаренную им книгу, «Собрание поэзии Галиба» силлюстрациями. Она сидела, наклонив вперед бледную шею и плечи, с книгой в руках,– ваза с фруктами и чашка воды слева, фисгармония справа – и выглядела очень притягательно. Комната была наполнена ароматом розового масла. Красота, благоухание, музыка, приятная еда, поэзия и возбуждающий напиток в его кармане… что еще нужно для счастья?– подумал Ман.
Она тоже была, казалось, удивлена, увидев его, и Ман начал подозревать, не впустил ли его привратник по ошибке. Саида быстро опустила взгляд на книгу и перелистнула несколько страниц.
–Проходи, Даг-сахиб, садись,– сказала она.– Который сейчас час?
–Начало девятого, Саида-бегум. А год уже новый, наступил несколько дней назад.
–Я это заметила,– сказала она, улыбаясь.– Год будет интересным.
–Почему ты так считаешь? Прошлый год был для меня тоже интересным.
Он взял ее за руку и поцеловал в плечо. Саида не отстранилась, но и никак не прореагировала.
–Что-то не в порядке?– спросил Ман несколько обиженно.
–Ничего такого, в чем ты мог бы мне помочь, Даг-сахиб. Ты помнишь, что я сказала, когда ты был здесь в последний раз?
–Кое-что помню,– ответил он, хотя помнил не ее слова, а только общий смысл разговора: страхи Саиды за Тасним, ее беззащитность.
–Дело в том,– сказала она,– что я не могу уделить тебе достаточно времени сегодня. Ко мне скоро должны прийти. Мне следовало бы читать Коран, а не Галиба, но трудно предугадать, чего когда захочется.
–Я встречался с родными Рашида,– сказал Ман, досадуя на то, что у него мало времени, и желая поскорее рассказать неприятные новости.
–Да?– отозвалась она почти равнодушно.
–По-моему, они не имеют представления о том, что делается у него в голове. И это их не волнует. Они заботятся только о том, чтобы его политические взгляды не отразились на их материальном положении. Его жена…– Он запнулся.
–Да-да, я знаю, что он женат,– сказала Саида, подняв голову.– Да и ты знаешь, что я знаю. Но меня это не интересует. Прости, но я должна попросить тебя уйти.
–Но, Саида, объясни, почему…
Она опустила глаза на книгу и стала рассеянно листать ее.
–Одна страница порвана,– заметил Ман.
–Да,– произнесла она так же рассеянно.– Надо было склеить ее как следует.
–Давай я склею. Как она порвалась?
–Даг-сахиб, ты не видишь, в каком я состоянии? Я не могу сейчас отвечать на вопросы. Когда ты пришел, я читала твою книгу. Почему ты не веришь, что я думала о тебе?
–Саида, я верю,– ответил он беспомощно.– Но что за радость, если ты думаешь обо мне, только когда меня нет? Я вижу, ты чем-то расстроена. Но чем? Почему не расскажешь? Я этого не понимаю – но хочу тебе помочь. Ты с кем-то еще встречаешься?– Он вдруг подумал, что она, может быть, вовсе не расстроена, а возбуждена.– Это так? Так?
–Даг-сахиб,– сказала Саида устало.– Тебе было бы безразлично, будь у тебя несколько саки, а не одна. Я тебе уже говорила в прошлый раз.
–Я не помню,– сказал Ман, чувствуя укол ревности.– Не говори мне, сколько саки у меня должно быть. Ты значишь для меня всё. И не имеет значения, что ты говорила в прошлый раз. Я не понимаю, почему ты так нелюбезно прогоняешь меня теперь…– Он остановился, не находя слов от избытка чувств.– Почему ты сказала, что этот год будет для тебя очень интересным? Что это значит? Что случилось, пока я уезжал?
–Ах, новый год?– Саида слегка наклонила голову набок и усмехнулась, в том числе над самой собой.– Пятьдесят два – число карт в колоде, это завершение цикла. Судьба должна в этом году перетасовать карты и подвести итоги. Мне пока что выпало только две карты: дама и валет, бегум и гулям
[211].
–Какой масти?– спросил Ман; «гулям» могло означать и молодого человека, и раба.– Они одной масти или разных?
–Может быть, пана,– ответила она, имея в виду червей.– Вижу только, что они красные. Но мне неинтересно об этом говорить.
–Мне тоже,– бросил Ман сердито.– Хорошо, по крайней мере, что в этой колоде нет места джокеру.
Неожиданно Саида с каким-то отчаянием засмеялась и закрыла лицо руками.
–Ну вот, теперь можешь думать обо мне все, что хочешь,– проговорила она.– Можешь думать, что я сошла с ума. Объяснять, в чем дело, выше моих сил.– Хотя лицо ее было закрыто руками, Ман понял, что она плачет.
–Саида-бегум, Саида… Я сожалею…
–Не извиняйся. Сейчас-то ерунда. Вот то, что будет дальше,– ужасно.
–Это раджа Марха?– спросил Ман.
–Раджа Марха?– переспросила она и опустила глаза на книгу.– Да-да, возможно. Пожалуйста, оставь меня.
Ваза с фруктами была полна яблок, груш, апельсинов и даже сморщенного несезонного винограда. Саида импульсивно оторвала веточку винограда и протянула ее Ману:
–Вот, это будет полезнее, чем то, что из него делают.
Ман машинально взял в рот виноградину и вдруг вспомнил, как ел горох этим утром в Прем-Нивасе. По непонятной причине он разозлился, лицо его покраснело. Он раздавил виноград в руке и, бросив его в чашу с водой, вышел из комнаты, надел джути
[212] и спустился по лестнице. Внизу он остановился и закрыл лицо руками. Постояв так какое-то время, он вышел на улицу и отправился домой. Однако, не пройдя и сотни ярдов, опять остановился. Обернувшись, он прислонился к стволу исполинского тамаринда и посмотрел на дом Саиды-бай.
